Такси для ангела

Осколки преступного зеркала отражались друг в друге и отражали отражения. И не было никакой возможности понять, какое именно отражение дало жизнь всем остальным. И каков был подлинный расклад. И кто, вступив в преступный сговор, убил Аглаю Канунникову.

СС, ТТ и ММ — Софья, Теа и Минна, которые как по нотам разыграли взаимную неприязнь? И морочили всем голову на протяжении стольких часов после благословенной смерти остобрыдшей конкурентки?

Дарья и Райнер‑Вернер, связанные одной‑единственной деловито‑страстной встречей? А может, встреча была не единственной? И его нынешнее скоропалительное ухаживание за мной — всего лишь часть плана?

Чиж и Фара, один из которых спал днем, а другой ночью?

Ботболт и его полумифический хозяин? А может быть, Ботболт и Теа, чистокровный бурят и русско‑африканская полукровка, — этносы, так чуждые надменным и влажным питерским лесам?

А может быть, Минна и Софья, толстый и тонкий, кроткие соседки по справочнику «Кто есть кто в российском шоу‑бизнесе»?..

А может быть…

— Нет, — сказала Дашка. — Нет. Мне не нравится эта идея.

— Почему же, деточка? — Софья покровительственно улыбнулась хорошенькой стерве‑журналисточке. — Чем она вам так не по душе?

— Получается, что это не убийство, а какая‑то резня. Одинокий, как танцор фламенко, убийца низводится до уровня мясных рядов на городском рынке. Вся поэзия пропадает.

У меня отвисла челюсть. С каких это пор Дашка, по кочкам несшая Аглаю Канунникову и не упускавшая случая, чтобы не лягнуть ее в какой‑нибудь из своих статей, — с каких это пор Дашка вдруг стала выступать ее адепткой? Ведь это была любимая Аглаина мысль: настоящее, хорошо продуманное преступление сродни акту творчества. И им можно так же любоваться, как и прохладным Дега в прохладном Пушкинском музее.

И, черт возьми, «убийца, одинокий, как танцор фламенко»!.. Это же… Это же…

Ну да, это была фраза из Аглаиного романа! Того самого, «Такси для ангела»!..

— Когда убийце прижмут хвост, ему — за три трупа — дадут по максимуму. Какая уж тут поэзия! — Софье были чужды эстетские Дашкины переживания.

— Ну, ведь не расстреляют же… У нас мораторий на смертную казнь. Так, лет пятнадцать получит от силы. Зато какой ажиотаж начнется! Первые полосы обеспечены. А потом можно будет и книгу издать… Представляете, какие будут тиражи?

— Вы думаете? — озадачилась Софья.

— «Я убил Аглаю Канунникову»… Да за одно только словосочетание «Я убил» убийце в ножки поклонятся. Это же экстремальная вещь!

— Вы думаете? — озадачилась Теа.

— Вы только вслушайтесь — «Я убил»! Если такая книга когда‑нибудь появится — ее в первый же день с прилавков сметут.

— Вы думаете? — озадачилась Минна.

— Да что тут думать! Я же веду книжную рубрику в «Роад Муви». «Гамбургский петух». А в «Петухе» не просто анонсы печатают. Наш конек — глубокий анализ книжного рынка. Это издатель может утаить от писателя истинное положение вещей. А у нас — объективная информация.

Дашка еще некоторое время занималась рекламной кампанией глянцевого монстра «Роад Муви», но дослушать ее мне так и не удалось: в гавань моего уха заплыли раскаленные губы Райнера‑Вернера.

— Может быть, мы оставим почтенное общество? Ненадолго? — прошептали губы.

— Вы думаете? — спросила я с интонациями СС, ТТ и ММ сразу.

— Они слишком заняты собой. А мне надоело все это выслушивать. Сыщики‑любители еще никого не довели до добра. Когда‑нибудь здесь появится полиция. И уж она‑то во всем разберется. Пойдемте, Алиса.

Ласковая, как разлапистый листок «медвежьего уха», ладонь коснулась моих лопаток, и я решилась. Впрочем, решилась я давно, еще когда стояла в Шереметьеве с табличкой «RAINER WERNER RABENBAUER». Еще когда так легкомысленно возненавидела обладателя имени с таблички. А вчерашнее — уже вчерашнее! — купание в проруби и одеяло, обернутое вокруг торса Райнера‑Вернера, только укрепили меня в этой решимости.

— Уходим по одному, — скомандовал Райнер. — Сначала я, потом вы. Я буду ждать вас на лестнице…

* * *

…Он действительно встретил меня на лестнице.

Я даже не помнила толком, как мы добрались до нашей клети на третьем этаже, как отрывались пуговицы от рубашки и как триумфально трещала застежка от лифчика. И как под моей готовой к самым невероятным приключениям спиной оказался шахматный конь. Каким образом он отделился от стоящего на столике войска и переместился в складки простыни, я не знала. Конь больно впился мне в позвоночник, но теперь это не имело никакого значения.

Ровно никакого, потому что впереди меня ждал настоящий аттракцион! И не в затрапезном отечественном парке культуры и отдыха со ржавой каруселью и вечно неработающим колесом обозрения, нет! Впереди меня ждал сверкающий огнями европейский Диснейленд! Пещеры ужаса для мечтающих расстаться со своей фригидностью швей‑мотористок на дому; силомер для знающих цену себе и партнеру разведенок; и, конечно же, американские горки для свободных и раскрепощенных женщин. Женщин, которые научились пользоваться эпилятором, кремом для кутикул и запасниками зоологического музея — как самым романтическим местом для соития.