Такси для ангела

Что «дорогая Софья», пользуясь служебным положением, собирает компромат на авторов, а потом шантажирует их, выбивая сюжеты. Что единственное достоинство «дорогой Теа» — красивый почерк, ведь всем известно, что свои романы она пишет от руки, пользуясь тремя ручками с разной толщиной пера. Что «дорогая Минна» давно практикует черную магию — и книги за нее строчат введенные в транс поклонники учения Вуду. И что «дорогая Аглая» перекрывает кислород молодым перспективным литераторам, устраивая истерики в кабинетах главных редакторов.

Самыми распространенными обвинениями были обвинения в плагиате. У кого только не крали сюжеты «дорогие дамы»! У Агаты Кристи и Стивена Кинга, у Дж. ‑Х. Чейза и Р. Стаута, у не переведенных на русский язык фиджийцев, алеутов и представителей маленького, но чрезвычайно образованного племени матамбве. У начинающих авторов, у оперов с Петровки, у спившихся фээсбэшников. И конечно же, друг у друга!

Покончив с плагиатом, камикадзе от детектива перескочили на стиль. Вернее, на его полное отсутствие. Даже надписи на заборе кожвендиспансера с примыкающим к нему абортарием — даже они являются образцом языка по сравнению с пассажами в книгах «дорогих дам». Дуэлянтки с ходу цитировали друг друга и снабжали цитаты собственными комментариями. У меня глаза на лоб полезли от такой осведомленности.

И не только у меня.

Дымбрыл Цыренжапович — инициатор всего этого окололитературного безобразия — только крякал. И рюмка за рюмкой дул ту самую «архи» — водку из коровьего молока. Райнер‑Вернер обеими руками придерживал сорвавшуюся с резьбы нижнюю челюсть. Режиссер Фара нервно почесывался, вздыхал и шарил руками по столу — очевидно, в поисках так не вовремя забытой (язви ее в душу!) видеокамеры. Не растерялась только Дарья: она включила диктофон и теперь аккуратно пододвигала его к эпицентру событий. Маскируя прибор за бутылками, соусниками, супницами и развалами сыра хэзгэ.

Вот что значит профессионализм!

Я мысленно поаплодировала своей — теперь уже бывшей — подруге.

Аплодисменты совпали с началом очередного витка гонки вооружений. Оттянувшись на стиле, дамы, ничтоже сумняшеся, перешли на личности.

Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! Не спишете адресок вашего фитнес‑клуба?

«Говорят, вы ежедневно тратите два часа на усовершенствование своей росписи, дорогая Теа. А вашей каллиграфией заинтересовались японцы. Как будет называться выставка? «Тексты — ничто, перья для текстов — все?»

— Говорят, вы дали санкцию на обыск у парочки литературных критиков, дорогая Софья. Нашли что‑нибудь новенькое о себе? Чего еще не писали?

— У вас такой милый песик, дорогая Аглая. А что у него с шерстью? Выпала после прочтения вашего последнего романа? Говорят, он очень необычен…

— Ровно настолько, чтобы привести вас в отчаяние, — ответила Аглая. — Когда он будет опубликован, все ваши «жестокие романсы» не возьмут даже в детское издательство.

И в зале сразу же стало невыносимо светло от лучезарных дружеских улыбок. И воцарилась почти благоговейная тишина. Наконец‑то я услышала, как в камине «потрескивают дрова» (в полном соответствии с ремаркой сценария).

А потом послышался сухой щелчок. Это закончилась кассета в Дашкином диктофоне.

Все четверо писательниц синхронно повернули головы в сторону Дарьи. И улыбнулись еще лучезарнее. Улыбки, казалось, намертво приклеились к их лицам.

— Извините, — выдавила Дашка, вороватым движением стягивая диктофон со стола.

Первой нашлась Аглая. Я бы удивилась, если бы она не нашлась.

— Ловко мы вас разыграли? — спросила она.

Дамы облегченно расхохотались, их поддержали мужчины, и неловкая ситуация рассосалась сама собой.

— За вас, дорогие мои! — с пафосом произнесла Аглая, глядя на трех конкуренток.

Все подняли фужеры и с чувством чокнулись. После чего размякший Дымбрыл Цыренжапович предложил гостям послеобеденную прогулку на свежем воздухе. Снегоходы, снегокаты, сноуборды и буера в распоряжении гостей, равно как и скромный берег озера с прилегающим к нему лесом.

Предложение было встречено с восторгом.

Через полчаса мы уже выходили из лакокрасочной табакерки. Для этого не пришлось даже возвращаться к центральному входу с дацанами и сворой собак. К обеденному залу вплотную примыкала оранжерея с зимним садом, больше похожая на крытый стадион: с невидимыми из‑за растений стенами и большим стеклянным куполом. Из оранжереи — прямо на открытую террасу — вели трехстворчатые двери. Их украшал витраж с персонажами бурятского национального эпоса «Айдуурай Мэргэн», несколько строк из которого были вдохновенно прочитаны Дымбрылом Цыренжаповичем.

Толстуха Минна от прогулки отказалась: ее заинтересовали экзотические фикусы, цветущие кактусы и свисающие с потолка лианы. Одно из центральных мест в этой части огромной (по‑настоящему огромной!) оранжереи занимала вымахавшая до пяти метров пальма. Несколько стволов ее были искусно сплетены в косу и прикрыты шапкой из густой кроны.

— Простите, это Pachira Aquatica? — зардевшись, спросила Минна у Дымбрыла.

— Понятия не имею… Как ее привезли, так она здесь и стоит.