Такси для ангела

С верхней одеждой все прошло гладко, и даже ремень на джинсах поддался. Я толкнула немца на кровать, выдернула его из штанин и сняла носки.

— Трусы тоже снимать? — поинтересовался Райнер.

Вопрос застал меня врасплох. Так же, как и исподнее немца: кусок белого трикотажа с разбросанными по нему маленькими красными фаллосами (а как же иначе!). Мультяшные фаллосы подмигивали мне мультяшными глазами, и под каждым красовалась надпись «BillyBoy».

— Снимайте. Я отвернусь.

Чтобы не поддаться искушению, я отправилась в ванную и стащила с крючка жесткое махровое полотенце. И, схоронившись за дверью, трусливо крикнула:

— Прикройтесь чем‑нибудь! Я иду.

Немец сидел в кровати, придерживая руками свою главную драгоценность.

Я развернула его спиной, вылила на полотенце остатки водки из бутылки и принялась растирать ему спину и грудь. Давненько же я не видела мужского тела! К тому же такого роскошного… По спине Райнера перекатывались мышцы, а торсу мог бы позавидовать любой культурист. Ни единой волосинки, выщипывает он их, что ли? Выщипывает и натирается розовым маслом, подлец! А татуировка! Пижонистый дракон, сжимающий в лапах миниатюрную женщину. Апофеоз мужского чванства.

Сексист! Дешевка!

— Осторожнее! — взмолился Райнер‑Вернер. — Вы делаете мне больно.

— Я делаю правильно. Вас нужно хорошенько растереть, чтобы не простудились…

— Дайте мне выпить…

— Не сейчас.

Покончив с туловищем, я перешла к конечностям. О, если бы у Бывшего были такие руки, такие предплечья! Возможно, я бы пересмотрела свое отношение к супружеским обязанностям.

— Бедра тоже будете растирать?

Черт с тобой.

— Буду! — решительно сказала я.

Бедра заняли чуть больше времени, чем я предполагала. С трудом от них оторвавшись, я закутала немца в два одеяла и всучила ему бутылку водки.

— Только не переусердствуйте.

— Вы спасли мне жизнь, Алиса, — Райнер‑Вернер задумчиво булькнул водкой.

— Сомневаюсь, правильно ли я поступила.

— Я вас недооценивал…

Похоже, я тоже тебя недооценила.

— Извините за безобразную сцену. Я был не прав.

Воспоминания о снежной баталии слегка подпортили мне настроение: она началась из‑за Дашки, и Райнер был по‑настоящему расстроен. Из‑за меня никто бы не стал так расстраиваться и начищать физиономию ближнему, это уж точно.

— Я где‑то читал, — язык у Райнера стал ощутимо заплетаться, — что замерзшего человека нужно согревать своим телом… Чтобы он не умер…

Это уже было верхом бесстыдства, и я не сдержалась:

— Ну, умереть‑то вы не умрете, а вот…

— Что — «вот»?

— Могут возникнуть проблемы с потенцией.

Райнер‑Вернер побледнел как полотно. Я же послала ему мстительный воздушный поцелуй и вышла из комнаты.

На маленькой площадке этажом ниже по‑прежнему работал телевизор, вот только какой‑то умник врубил звук на полную мощность.

«Видели ночь, гуляли всю ночь до утра» с духовыми, бубнами и цыганским монисто — не очень актуально, но на два притопа — три прихлопа сойдет. Я прослушала песню до конца, пощелкала пальцами, повиляла «слабовыраженными» (как говорила когда‑то Дашка) костями таза — и выдернула телевизионный штепсель из розетки.

Какое же все‑таки блаженство: тишина без подтекстов!

Но блаженство длилось недолго: и все из‑за тонкого собачьего лая в самом конце коридора. Такие вопли — на грани ультразвука — могла издавать только Ксоло. Бедная псина, сидит где‑то одна‑одинешенька, принесенная в жертву беллетристическим разборкам.

Я двинулась на лай, который с каждой секундой становился все явственнее.

Чтобы добраться до него, мне пришлось завернуть за угол. Лай доносился из‑за двери комнаты, выходившей в маленький холл. Пол в холле был устлан толстым ковром, а стена напротив двери — задернута плотными шторами.

Я подошла к двери и даже не сразу сообразила, что она приоткрыта. Несколько секунд я колебалась, но лай Ксоло призывал меня. Нет ничего предосудительного в том, что я успокою собачку. Я распахнула дверь настежь: по ногам пробежал сквозняк, и шторы на стене заколебались.

Ксоло!

Аглаин дорожный чемодан лежал прямо на кровати, а Ксоло сидела на чемодане и остервенело облаивала пространство.

— Ну, что с тобой? Кто тебя напугал? — елейным голосом спросила я.

Ксоло подпрыгнула, вскарабкалась ко мне на руки и лизнула в подбородок. Тельце собаки била дрожь.

— Все в порядке, все в порядке, — уговаривала я маленькое чудовище, укачивая ее, как младенца. — Скоро придет мамочка, она тебя утешит…

Комната, предоставленная Аглае, являла собой резкий контраст с той халупой, в которой поселили нас с Райнером‑Вернером. Окно во всю стену, пряничный рождественский пейзаж за окном, дорогая мебель — никакой двусмысленной восточной роскоши. Все предельно элегантно, утонченно и изысканно: совсем не для бурятского седалища Дымбрыла Цыренжаповича. Девяносто девять из ста, что все это великолепие — привет Дымбрылу от какой‑нибудь европеизированной любовницы. Которая уже научилась пользоваться эпилятором, не краснеет от словосочетания «глобализация экономики» и способна кончить при одном только виде утюга с тефлоновым покрытием.