Такси для ангела

— Не книги — книжечки! — Аглая расхохоталась. — Книжечки в мягких обложках! Все то же самое, душа моя, все то же самое! Мелкий обман. Ну, скажите, какое представление может иметь какая‑нибудь мать‑ее‑актриса‑кукольного‑театра‑а‑ныне‑сочинительница‑текстов о жизни банкиров? Или нефтяных магнатов. Или — крупных мафиози… Или — страшно подумать — о вилле на Сейшелах… Вот вы имеете представление о вилле на Сейшелах?

— Никакого.

— Я тоже, — она приподнялась и что‑то вытащила из‑под подушки.

Этим «что‑то» оказался белый цветок, сантиметров десяти в диаметре, смахивающий на очень крупную чайную розу, с нежными, уже слегка примятыми лепестками.

— Как мило, не правда ли? — пропела Аглая, опуская лицо в лепестки. — И как по‑восточному изысканно.

— Вы хозяина имеете в виду? — Слоноподобный Дымбрыл Цыренжапович монтировался с этим цветком так же, как потаскуха с поясом верности.

— И хозяина тоже. Вы не знаете, как называется эта прелесть?

Я понятия не имела, что это за цветок, но прямо передо мной, на безмятежной поверхности стены, неоном загорелась фраза: «Бойся цветов, сука!» Я не забыла о ней, надо же!

— Дайте его мне.

— Вы опять за свое? — Аглая покачала головой. — Вы меня в могилу сведете, честное слово!

— Я…

— И слушать ничего не хочу. Принимаете самый обыкновенный знак внимания… Жест признательности… Принимаете за черт знает что!.. Интересно, что преподнесли этим стервам?.. Как вы думаете?

— Никак.

— Верблюжья колючка — вот тот максимум, который они заслуживают…

— Я бы на вашем месте, Аглая…

Аглая соскочила с кровати, подошла ко мне и ухватилась за мой подбородок:

— Даже не мечтайте когда‑нибудь оказаться на моем месте!..

Шутка, ну, конечно же, это была шутка. Вот только я и предположить не могла, что пальцы Аглаи могут быть такими жесткими! А глаза — такими холодными. А улыбка — такой искренней.

— И в мыслях не было мечтать… — пискнула я, пытаясь освободиться из тисков. — Мне просто не нравится, что…

Аглая наконец‑то разжала пальцы:

— Чем нести всякий вздор и мучить меня этой скверной историей, занялись бы лучше мюнхенским жеребчиком.

Это был сигнал: поболтали, девочка, пора и честь знать.

Я вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Подниматься наверх, к спеленатому одеялами Райнеру, мне не хотелось. Да и мало ли что я могу там увидеть, кроме одеял, водки и наглого сексуального tattoo! Мулатку, например. Или бюстгальтер Минны на спинке кровати. Или — что самое ужасное — Дарью, которая сменила гнев на милость только для того, чтобы мне досадить.

Но, в конце концов, можно ведь побродить по дому…

В коридоре, ведущем в зал с охотничьими трофеями Дымбрыла, я нос к носу столкнулась с Ботболтом. Ботболт, этот бурятский шпион, пришедший с холода, был в расстегнутой дохе (но не лисьей, как у хозяина, а в волчьей — поскромнее) и с маленькой сумкой в руках.

— Простите, — обратился он ко мне. — Вы не видели эту женщину с… таким большим ртом?

— Софью.

— Да, — закивал он.

— А что случилось?

— Я ее потерял. А она оставила мне свою сумочку.

Прежде чем я успела что‑либо сообразить, моя загребущая рука потянулась к частной собственности Софьи Сафьяновой.

— Давайте ее сюда. Я передам…

Ботболт секунду подумал, затем вынул из кармана фланелевую салфетку, зачем‑то протер сумку и только после этого протянул ее мне.

* * *

…Вечер удался — по крайней мере, его начало.

Мы встретили наступление сумерек в том же количестве: шестеро женщин и трое мужчин плюс Ботболт. Плюс Ксоло. Правда, произошла одна существенная замена. Нас покинул душка Дымбрыл Цыренжапович, а его место занял оператор Фары по имени Чиж. Он так и представился, птичьей скороговоркой, — «ПетяНоМожноЧиж», и я сразу же поняла, откуда ветер дует. Должно быть, Фара простить себе не мог профессионального краха за обедом. И именно поэтому вывел под уздцы Чижа, который весь день благополучно проспал в комнате режиссера.

А нерасторопность Фары не вызывала никаких сомнений.

Еще бы, расшалившиеся дамы публично обнажились до самых гланд, а это даже не было зафиксировано на пленку! Но Фара все еще надеялся исправить положение, иначе бы в обеденном зале не появилась видеокамера. И ее опекун Петя Чиж.

О том, что луна Дымбрыла не будет сиять на небосклоне дружеской вечеринки, нам сообщил верный Ботболт: срочные дела призвали хозяина в Питер, он настоятельно просит извинить его и так же настоятельно требует, чтобы гости чувствовали себя, как дома. Верный же Ботболт (от кончиков белых перчаток до запасов шампанского «Veuve Cliquot Ponsardin») поступает в их полное распоряжение.

Прежде чем упасть в объятья «Veuve Cliquot Ponsardin», я успела сделать две вещи: распотрошить сумочку Софьи Сафьяновой (гореть мне в аду!) и послать к черту Райнера‑Вернера (гнить мне в раю!).