Талант марионетки

– Что ты делаешь? – Тетка попыталась схватить Жюли за руки и вырвать сумку, но девушка, будто бы не замечая этого, со злой решимостью направлялась к комоду. Резким движением она выдвинула верхний ящик и сгребла в саквояж то, что подвернулось под руку. Туда же полетела ее ночная сорочка, брошенная на кровать, тонкая книга в бумажной обложке, которую Жюли никогда не открывала, полупустой флакон «Мави» и спутавшиеся нитки длинных блестящих бус.

– Я больше здесь не останусь, – прошипела она сквозь зубы.

– И куда же ты пойдешь? – В голосе Женевьев злость соседствовала с внезапным испугом, точно она вовсе не предполагала такого исхода.

– В бордель!

– Там тебе самое место! – выкрикнула женщина и тут же сменила тон: – Я тебя никуда не отпущу, я несу за тебя ответственность! Ты не можешь просто так уйти.

Жюли, не глядя, бросала свои вещи в саквояж, пока он не наполнился; один чулок остался лежать на смятом одеяле, как и упавшая на пол пачка сигарет и румяна, но она не обращала внимания на такие мелочи. Трясущимися от гнева руками девушка с трудом защелкнула замок и решительно вышла в коридор.

Тетка попыталась было схватить Жюли за руку, но та резко отпихнула ее и подхватила пальто. Шляпка осталась одиноко лежать в кресле, как и новые перчатки из тончайшей кожи, на которые ушло ползарплаты.

– Я все расскажу твоим родителям, завтра же отправлю Марселине телеграмму, – услышала она вдогонку. Женевьев больше не предпринимала попыток ее остановить, только бормотала под нос что-то про развращенность и детские капризы.

Все это осталось позади, когда Жюли выскочила на темную лестницу, все еще дрожа от переполнявших ее эмоций. Она быстро сбежала вниз, сердце ее учащенно билось, а сама Жюли никак не могла осознать, что сейчас произошло.

– К черту тебя! К черту все! – закричала она, оказавшись на улице. Потухшие окна улицы Лафайет ответили ей молчанием, и она развернулась, натянула на себя пальто, подхватила саквояж и направилась прочь, сама не зная, куда идет.

Каблуки вечерних туфель стучали по гладкой и мокрой от дождя плитке мостовой, сбиваясь в спешном шаге, но Жюли не думала идти медленнее, хоть неудобная обувь и натирала пятки.

«Бездарная актриска», – слышала она голос Женевьев и с силой впечатывала каблуки ни в чем не повинный тротуар.

«Шлюха!» – вторили дождевые капли, стекая по лицу и размазывая по лицу густо намазанную тушь с привкусом чего-то соленого.

«Ты ничего не добьешься!» Эта мысль и так нередко посещала Жюли, и в последнее время все настойчивее и настойчивее. Она гнала ее прочь, сжимала зубы и шла дальше в сторону оперы и бульвара Капуцинок. Первой пришедшей в голову идеей было пойти в театр, проникнуть мимо спящего охранника в гримерку и заснуть где-нибудь под ворохом костюмов и обрезов ткани. Может быть, если она поселится в театре, никто и не заметит? Он такой большой…

Впрочем, сейчас она готова была заснуть хоть здесь, на одной из скамеек возле оперы. Жюли с наслаждением опустилась на мокрую скамейку и поставила возле себя саквояж, внезапно потяжелевший на пару тонн. Ноги гудели в тесных туфлях, веки опускались сами собой, и девушка позволила себе на пару секунд закрыть глаза и откинуться на спинку. Из забытья ее выдернул громкий гул нетрезвых голосов, доносившихся с улицы Скриб. Подгулявшие студенты пели неизвестную Жюли джазовую мелодию, заменяя незнакомые английские слова смехом и мычанием. Неужели она и правда заснула здесь, на улице, ночью?.. Она нащупала свою сумку, протерла глаза и поспешила прочь, уже забыв, куда направлялась.

– Какая красотка! Куда спешишь? – донеслось ей вслед, и Жюли прибавила шаг, под смех и улюлюканья едва не сбиваясь на бег.

Сегодня ночной Париж был не таким, каким она привыкла его видеть из автомобиля Этьена или гуляя в веселой компании актеров, когда они шли по роскошной Риволи или Елисейским Полям, пили шампанское, и весь мир казался прекрасным и удивительным. Теперь яркие фонари будто бы потухли, редкие прохожие не внушали Жюли никакого доверия, и она старалась поскорее миновать их. Да и сама она, пожалуй, выглядела не лучшим образом: уложенные с утра волной волосы свисали мокрыми сосульками, а косметика размазалась по лицу. Девушка медленно брела, пошатываясь от усталости и еле волоча за собой сумку. Тонкие туфли давно промокли, она то и дело наступала в холодные лужи и уже перестала их замечать. Разве такой Жюли представляла себе свободу?

Она не знала, сколько времени шла, ноги сами вывели ее на освещенные Елисейские Поля, а затем свернули в один из переулков. Жюли до сих пор не запомнила адрес квартиры, где провела большую часть последних ночей, но безошибочно вышла к высокому каменному дому. У Этьена всегда можно затеряться в одной из многочисленных комнат, упасть на диванчик в арабском зале и забыться в сладком аромате кальянов. Забыться. Да, этого ей сейчас хотелось больше всего.