Талант марионетки

Среди них была и Мадлен Ланжерар, чью тоненькую фигурку венчали короткостриженые темные волосы. Новая актриса присоединилась к труппе незадолго до начала войны, играла только второй сезон и еще не успела снискать славы. Но Марго видела, как мужчины провожали девушку взглядами: она была притягательна, несмотря на внешнюю холодность. Даже Этьен с его обаянием не сумел очаровать ее. Хотя актрису нельзя было назвать красавицей, в ней были прелесть и шарм, а главное – незаурядный талант. Уж Рене умеет распознавать истинные дарования.

– Отчего же примадонна грустит в одиночестве? – Руки бегло коснулись сухие губы Марка Вернера, и Марго улыбнулась приятелю.

– Примадонна наслаждается минутой отдыха, – ответила она, шутливо оттянув пальчиком его слишком тугой воротник.

– Хм… когда вполне насладишься, поедем с нами в «Лягушку»?

– В притон, который держит тот пронырливый еврейчик? – Она приподняла бровь.

– Брось, бедный Лази в тебя по уши влюблен.

– И все равно мне не хочется ехать, – отмахнулась Марго. Через плечо Марка она заметила движение – мужчины подавали дамам пальто и накидки, собираясь уходить. Марго поставила опустевшую чашку на блюдце, встала и двинулась к Этьену. Тот широко улыбался, но за все это время ни разу не взглянул в ее сторону.

– Этьен, ты уходишь? – протянула она, опираясь на руку Марка.

– Мы едем в «Лягушку», – весело кивнул тот.

– А прекрасная Марго отказывается, – пожаловался Марк, снова целуя ее руку, прежде чем отпустить.

– Я немного устала, – она повела плечом, изучая Этьена. – Может быть, поедем домой? – Примадонна посмотрела на него из-под опущенных ресниц тем особым взглядом, который сулил многое, но мужчина лишь беспечно улыбнулся в ответ.

– Все-таки сегодня я в кабаре, – он нахлобучил на голову шляпу и выскочил за дверь вслед за пестрой толпой.

И не поцеловал ее на прощание.

Несмотря на привычное обилие цветов, флакончиков с дорогими духами и ниток жемчуга, щедро рассыпанных повсюду, гримерная навевала на Марго уныние. Она отложила щетку для волос и откинулась на спинку стула. Этьен быстро и прочно вошел в ее жизнь, и ей казалось, что он вечно был рядом с ней. За каких-то пять лет он стал ей ближе, чем кто-либо другой, едва ли не ближе, чем Рене Тиссеран. А как она ждала его возвращения с фронта, куда на несколько месяцев призвали почти всех актеров, как сходила с ума в ставшем ненавистным Бордо, куда труппу эвакуировали из осажденного Парижа! Зато какая радость ждала их после возвращения в не пострадавший театр, когда они обнаружили своих мужчин целыми и невредимыми! Но время шло даже для нее – признанной и всеми любимой примадонны. А Мадлен Ланжерар была многообещающей актрисой, и Марго несколько раз во время репетиций ловила себя на том, что восхищается ее свежей, искренней манерой игры. И восхищалась не она одна…

Она небрежно бросила пудреницу в ящик, оперлась локтями на туалетный столик и вгляделась в свое отражение. В сумрачном свете ламп лицо без макияжа казалось безжизненно-серым, ясно проступили морщины и темные круги под глазами. Она выглядела усталой. И к тому же стареющей. Ей приходилось покупать все больше кремов и пудры, а платья с высоким воротом, скрывающие немолодую шею, прочно вошли в гардероб актрисы. А ей всего сорок два. Но ее тревожили не только изменения во внешности – Марго все хуже себя чувствовала. Сегодня во время финальных поклонов она чуть не потеряла сознание от утомления, и слабость до сих пор не оставляла ее. Голову обручем сжимала ноющая боль, спину неприятно тянуло, ноги болели после трехчасового спектакля, в котором она изображала цветущую юную девушку.

Рене не нравилось, когда она приходила в подобное расположение духа. Другое дело та веселая молоденькая девушка, какой она когда-то была – с задорными ямочками на щеках и соблазнительными формами. Конечно, ее главной ценностью был талант, а не внешность, но все же… Когда он последний раз говорил с ней? Это случалось все реже и реже, а когда-то он восхищался ею и приходил в гримерную после каждого спектакля, чтобы похвалить или обсудить ту или иную сцену. Приносил ей цветы – они стояли неделями и не увядали, как будто были заколдованы. Но теперь…

Марго вздохнула. Нельзя долго оставаться на вершине славы. Ничто не вечно, разве что сам Рене. Она усмехнулась, вспоминая слова, которые не раз слышала от него еще девчонкой, когда вся жизнь и роли были у нее впереди. Тогда она легкомысленно относилась к ним: слава преходяща, вечен только театр. Теперь она ощутила это в полной мере. Но кто же, если не Рене, может понять ее и поддержать? Он вложил в нее столько сил, и не напрасно – она принесла Театру Семи Муз больше славы, чем любая другая актриса за всю историю.

С сожалением втиснув отекшие ноги в туфли, она решительно встала и гордо вскинула подбородок. Пусть она и начала увядать, Марго д'Эрбемон все еще признанная примадонна. Разве море цветов вокруг не свидетельствует об этом? Нет, она не собирается рано сходить со сцены.