Через несколько дней он улетел в Париж. Перед отлетом позвонил из Рима в гостиницу «Ингильтерра»: Ричарду Гринлифу никто не звонил, писем для него не было. Самолет приземлился в аэропорту Орли в пять часов дня. Чиновник паспортного контроля поставил штамп в его паспорте, почти не взглянув на него, хотя Том вымыл голову с перекисью, чтобы волосы стали светлее, и уложил их с помощью масла для волос волнами. Он сделал строгое, довольно хмурое выражение лица, как на фотографии в паспорте Дикки. Том снял номер в «Отель дю Кэ-Вольтер». Ему рекомендовали его какие-то американцы, с которыми он познакомился в одном римском кафе, как удобно расположенный и не кишащий американцами. Вечер был сырой и туманный, но он, высоко подняв голову и улыбаясь, вышел на прогулку. Ему нравилась атмосфера Парижа, о которой он уже слышал, его кривые улочки, серые фасады домов с мансардами, гул автомобильных гудков, общественные писсуары и тумбы с яркой рекламой театральных постановок. Он собирался впитывать в себя эту атмосферу медленно, возможно несколько дней, и только потом пойти в Лувр, подняться на Эйфелеву башню и т. д. Он купил «Фигаро», сел за столик во «Флоре» и заказал fine à l’eau,[34]
потому что Дикки как-то сказал, что во Франции обычно пьет только это. Том почти не владел французским, но знал, что и Дикки с ним не в ладах. Кое-кто бросал на него с улицы сквозь стекло взгляд, но ни один человек не зашел в кафе и не заговорил с ним. Том только и ждал, что кто-нибудь поднимется сейчас из-за столика и направится к нему со словами: «Дикки Гринлиф! Неужели это ты?»Тому казалось, что внешность его изменилась мало, но выражение лица было такое же, как у Дикки. С его лица не сходила улыбка, которая могла бы показаться постороннему человеку подозрительно приветливой, – такая улыбка более к лицу тому, кто рад встрече с другом или возлюбленной. Дикки всегда так улыбался, когда был в хорошем настроении. И Том был в хорошем настроении. Он оказался наконец в Париже. Как замечательно сидеть в знаменитом кафе и думать о завтрашнем дне и о том, что и завтра, и послезавтра он будет Дикки Гринлифом! Запонки, белые шелковые рубашки, даже старая одежда – потертый коричневый ремень с медной пряжкой (о таких ремнях в журнале «Панч» пишут, что их можно носить всю жизнь), поношенный свитер горчичного цвета с отвисшими карманами – все это теперь его, и все ему очень нравится. Как и черная авторучка с маленькими золотыми инициалами Дикки. И бумажник, видавший виды бумажник из крокодиловой кожи от Гуччи, в который можно положить кучу денег.
На следующий день девушка-француженка и молодой американец, с которыми он разговорился в большом кафе на бульваре Сен-Жермен, пригласили его к себе в гости. Собралось человек тридцать, в основном люди среднего возраста. Они вели себя сдержанно, расхаживая по огромной, холодной, неуютно обставленной квартире. Том подумал, что в Европе необогретое помещение зимой – знак хорошего тона, как мартини безо льда летом. В конце концов в Риме он перебрался в более дорогую гостиницу, и оказалось, что там еще холоднее.
Старинное здание выглядело мрачно, но, по мнению Тома, там царила роскошь. Швейцар, горничные, огромный стол, заставленный паштетами, нарезанной индейкой, мелким печеньем, шампанским, а при этом обивка на диванах и портьеры на окнах прохудились от времени, а возле лифта в холле он заметил мышиную нору. Едва ли не полдюжины гостей, с которыми ему довелось столкнуться, были графами и графинями. Один американец сказал Тому, что молодой мужчина и девушка, которые пригласили его, собираются пожениться, а родители этого не одобряют. В большой комнате царила напряженная атмосфера, и Том постарался быть со всеми как можно любезнее, даже со строгими на вид французами, которым он мог сказать только одно: «C’est très agréable, n’est-ce pas?»[35]
Он старался вовсю и заслужил от француженки, которая его пригласила, улыбку. Он считал, что с приглашением ему повезло. Много ли одиноких американцев в Париже могут надеяться на то, что их пригласят во французский дом спустя всего неделю после приезда в этот город? Том слышал, что французы особенно отличаются тем, что неохотно приглашают незнакомых людей в свои дома. Похоже, никто из американцев не знал, как его зовут. Том чувствовал себя как никогда уверенно. Он вел себя так, как давно уже мечтал себя вести в подобных случаях. Еще на пароходе он думал о том, что с чего-нибудь подобного начнется его новая жизнь. Теперь он прощался со своим прошлым и с собой, Томом Рипли, который вышел из этого прошлого. Родился новый человек. Еще одна француженка и два американца пригласили его на вечеринки, но Том отказал всем одинаковыми словами: «Большое спасибо, но завтра я покидаю Париж».Он решил, что из того, что он с кем-то из этих людей сойдется поближе, ничего хорошего не выйдет. Может статься, кто-то из них знаком с тем, кто хорошо знает Дикки, и уже на следующей вечеринке он столкнется с этим человеком.