Талантливый мистер Рипли

«9 июня 19…

Дорогой Том!

Вчера получил твое письмо от 3 июня.

Ни мою жену, ни меня оно не очень-то удивило, как тебе могло бы показаться. Мы оба знали, что Ричард был очень расположен к тебе, несмотря на то что он ни разу не изменил своей привычке и не сообщил нам об этом в каком-нибудь письме. Как ты пишешь, это завещание, к несчастью, может служить указанием на то, что Ричард покончил с собой. С этим мы наконец согласились; хотя есть и другая возможность: Ричард взял себе другое имя и по причинам, известным ему одному, предпочел повернуться спиной к своей семье.

Моя жена сходится со мной во мнении, что нам следует уважать выбор Ричарда и его волю, – независимо от того, что он мог с собой сделать. Поэтому в том, что касается завещания, ты получишь мою личную поддержку. Я передал копию моим адвокатам, которые сообщат тебе, как пойдет дело с передачей тебе трастового фонда Ричарда и другой собственности.

Еще раз благодарю тебя за помощь во время моего пребывания по ту сторону океана. Пиши нам.

С наилучшими пожеланиями,

Герберт Гринлиф».

Это что – шутка? Но бланк фирмы «Бурк – Гринлиф» на ощупь казался подлинным – бумага плотная, с разводами, название фирмы выгравировано, и потом, мистер Гринлиф ни за что на свете не стал бы так шутить. Том пошел к поджидавшему его такси. Нет, это не шутка. Теперь всё его – и деньги Дикки, и свобода! А свобода, как и все остальное, была общая – и его, и Дикки. У него будет свой дом в Европе, а если захочет, и в Америке. Внезапно он вспомнил о том, что еще не взял деньги за дом в Монджибелло, и решил, что отошлет их Гринлифам, потому что Дикки выставил дом на продажу прежде, чем написал завещание. Он улыбнулся, подумав о миссис Картрайт. Когда они встретятся на Крите, он непременно подарит ей большую корзину с орхидеями, если, конечно, на Крите есть орхидеи.

Том попытался вообразить себе, как приедет на Крит, на этот вытянувшийся остров, увенчанный зазубринами кратеров потухших вулканов. Когда пароход войдет в гавань, на берегу возникнет оживление, забегают мальчики-носильщики, жадные до его чемодана и чаевых, и он щедро их вознаградит, так что хватит всем и каждому. Он увидел на воображаемом пирсе четыре неподвижные фигуры, это четыре критских полицейских терпеливо поджидали его, сложив руки на груди. Он напрягся, и видение исчезло. Он что, теперь на всех пирсах будет видеть полицейских? В Александрии? В Стамбуле? В Бомбее? В Рио? Да что думать об этом! Том расправил плечи. Стоит ли портить впечатление от путешествия, думая о воображаемых полицейских? Даже если на пирсе и окажутся полицейские, это вовсе не означает…

– A donda, a donda?[106] – спрашивал у него водитель такси, пытаясь говорить по-итальянски.

– В гостиницу, пожалуйста, – ответил Том. – Il meglio albergo. Il meglio, il meglio![107]