Талантливый мистер Рипли

Том тщательно избегал американцев, живших в Риме. Приглашая его в гости, они ожидали потом ответного приглашения. Он любил поболтать с американцами и итальянцами в кафе «Греко» и в студенческих ресторанчиках на Виа Маргутта. Свое имя он назвал только итальянскому художнику Карлино, с которым познакомился в таверне на Виа Маргутта, и сказал ему, что тоже рисует и занимается у художника Ди Массимо. Если полиция когда-нибудь заинтересуется деятельностью Дикки в Риме, возможно, уже после того, как Дикки снова станет Томом Рипли, на этого итальянского художника можно будет положиться – он скажет, что Дикки Гринлиф в январе занимался в Риме живописью. Карлино никогда не слышал о Ди Массимо, но Том описал его так ярко, что забыть его Карлино вряд ли уже сможет.

Он был один, но чувства одиночества не испытывал. Нечто подобное он уже пережил в канун Рождества в Париже: ему казалось, будто все наблюдают за ним, будто весь мир – его зрительный зал. Это чувство придавало ему сил, ибо любая ошибка могла привести к катастрофе. И он был совершенно уверен в том, что не допустит ошибки. Это наполняло его существование особой, сладостной атмосферой чистоты. Такое же чувство, думал Том, наверное, испытывает первоклассный актер, который убежден, что роль, которую он играет, лучше его не сыграет никто. Том был самим собой, и вместе с тем он был другим человеком. Он сознавал свою безупречность и был свободен, несмотря на то что контролировал каждый свой шаг. Но он уже не уставал после нескольких часов пребывания в этой роли, как это случалось поначалу. Ему не нужно было отдыхать, когда он оставался один. Теперь он был Дикки с того момента, как поднимался утром и шел чистить зубы, а зубы Дикки чистил, отставив локоть. Как и Дикки, он выскребал из яйца все его содержимое, а сняв с вешалки галстук, как и Дикки, неизменно вешал его на место и брал какой-нибудь другой. Он даже нарисовал картину в духе Дикки.

К концу января Том решил, что Фаусто, должно быть, уже побывал в Риме, хотя в последних письмах Мардж на этот счет ничего не говорилось. Мардж писала на «Америкэн экспресс» примерно раз в неделю. Она интересовалась, не нужны ли ему носки или шарф, потому что помимо работы над книгой у нее оставалось немало времени для вязания. Мардж всегда вставляла смешную историю про кого-нибудь из деревенских знакомых, чтобы Дикки не думал, будто она изводит себя из-за него, хотя именно так и было, и она наверняка не собиралась в феврале в Штаты, не предприняв еще одну отчаянную попытку увидеть его воочию, думал Том, потому и осаждает его длинными письмами, вязаными носками и шарфами, которые, как Том знал, уже высланы, хотя он и не отвечал на ее письма. Письма Мардж его отталкивали. Ему даже прикасаться к ним не хотелось: пробежав глазами, он разрывал их и швырял в корзину.

Наконец он написал:

«Я отказался от мысли снимать квартиру в Риме. Ди Массимо едет на несколько месяцев на Сицилию, и я, вероятно, поеду с ним, а потом съезжу куда-нибудь еще. Планы – самые неопределенные, но их преимущество состоит в том, что они свободны и отвечают моему расположению духа.

Не присылай мне носки, Мардж. Мне ничего не нужно. Желаю тебе большой удачи в Монджибелло».

У Тома был билет на Майорку – поездом до Неаполя, потом пароходом до города Пальма – в ночь с тридцать первого января на первое февраля. Он купил два новых чемодана от Гуччи в лучшем магазине кожаных вещей в Риме: один большой, мягкий, из кожи антилопы, другой – аккуратный, желто-коричневого цвета, из брезента, с кожаными ремнями. На обоих были инициалы Дикки. Том выбросил два своих самых потрепанных чемодана, а оставшийся, набитый одеждой, держал на всякий случай в шкафу в квартире. Ничего непредвиденного он не ожидал. Затопленная в Сан-Ремо лодка так и не была найдена. Том ежедневно просматривал газеты в поисках сообщений о ней.

Как-то утром, когда Том упаковывал чемоданы, кто-то позвонил в дверь. Он решил, что это агент какой-нибудь фирмы или просто кто-то ошибся. Возле звонка не было таблички с его именем. Он сказал управляющему, что такая табличка ему не нужна, потому что он не любит, когда приходят без предупреждения. Звонок прозвучал еще раз, но Том по-прежнему не реагировал на него, продолжая неторопливо упаковывать вещи. Он любил дорожные сборы, посвящал этому много времени, целый день, а то и два. Любовно складывая вещи Дикки в чемоданы, он то и дело примерял то какую-нибудь красивую рубашку, то куртку. Он стоял перед зеркалом и застегивал бело-голубую рубашку Дикки спортивного покроя с изображением морского конька, когда в дверь постучали.