Таланты и покойники

— Конечно. Я была заинтересована в ее выходе на сцену.

— И что она вам рассказывала?

— Не помню, — закусив удила, повторила Вика. — Я ее успокаивала, а сама не слушала.

— У вас редкостный талант! — поразился следователь. — Никто из ваших собеседников даже не догадывается, что вы ничего из того, что они вам говорят, не слушаете. И тем не менее вы так ловко с ними управляетесь…

— Потому что я — Макиавелли наших дней, — неожиданно вырвалось у Виктории Павловны.

Последней реплики Игорь Витальевич уже не выдержал, громко расхохотавшись.

— И кто ж вам такое выдал? — полюбопытствовал он, совладав с собой.

— Марина.

— А, Марина Лазарева, автор пьесы. Кстати, вы хорошо ее знаете?

— Да, а что?

— И какого вы о ней мнения?

— Хорошего.

— А поконкретнее?

— Она совсем не типичный автор — спокойная и без закидонов. И симпатичная, хотя краситься не мешало бы и поярче.

Тылызин выжидающе помолчал, затем уточнил:

— Это все?

— А чего еще? — удивилась Вика.

— Ну, например, какие у нее были отношения с Преображенским?

— Да не было у них отношений! То есть, смотря в каком смысле вы интересуетесь. Нормальные отношения, хорошие.

— Его устраивала ее пьеса?

— Конечно, иначе он не стал бы в ней играть.

Следователь заметил:

— В небезызвестной статье Черновой имеется намек, что пьеса ему не нравилась.

— Потому что Маринка с Черновой поссорилась, — пояснила Виктория Павловна. — Маринка не умеет обращаться с журналистами. Наивная, как ребенок.

Игорь Витальевич несколько смутился:

— Извините за праздный вопрос, Виктория Павловна, но очень уж… В статье Черновой приведены ваши слова, и я был поражен… не то чтобы поражен, но все же… Или так принято выражаться в присутствии журналистов?

— Больно даст мне Чернова выражаться в ее присутствии! — хмыкнула Вика. — Она сама все сочинила, а я даже читать не стала, подписала не глядя. А то прочтешь, только расстроишься. Вон Маринка прочла, не подписала, и что теперь? Еще неизвестно, как ей это аукнется.

— Действительно подписали не глядя? — весело уточнил Талызин. — Или настолько же не глядя, насколько не слушаете собеседников?

— Да нет, как раз тут совершенно честно, — вырвалось у Вики.

Собеседник, казалось, не заметил ее просчета.

— Значит, и Даша Корнилова тоже могла не читать? — осведомился он. — В том смысле, что в статье приведены вовсе не ее реальные слова, а домыслы журналистки?

— Ой, да, Игорь Витальевич, тут я жутко виновата. Послала к ней Чернову, не предупредив, что с нею надо поосторожнее. Она задурила бедной Даше голову, та теперь сама не рада. Мы как раз вчера говорили об этом на поминках.

— А как по-вашему, Даша сильно обиделась на Галину Николаевну за вчерашнее?

— Ну что вы! Конечно, расстроилась страшно, но совсем не обиделась. Даша, она вообще добрая душа. А Галину Николаевну тоже по-женски можно понять.

— Она ревнива?

— Да кто ее на самом деле разберет? По-моему, так да, и очень.

Лишь тут до Вики дошло, что она опять сорвалась — разговаривает с вынюхивающим следователем, словно с приятелем, и она умолкла.

— Вернемся к Марине Лазаревой, — прервал паузу собеседник. — Вы давно с нею знакомы?

— Месяца два.

— И всего за два месяца сумели хорошо ее узнать?

— Мы же тесно общались. Конечно, узнала, она вовсе не скрытная. Слушайте, — не выдержала Вика, — чего вы к ней прицепились? Уж она-то тут вообще ни при чем.

Талызин пожал плечами.

— Не уверен. Перед премьерой они с Преображенским крупно поссорились. Мне не хочется ставить вас в неловкое положение, Виктория Павловна, поэтому открою карты. Я не советую вам отрицать тот факт, что вы и Евгений Борисович решили больше не иметь дело с пьесами Лазаревой и с нею самой. Этому есть доказательства. От себя лично добавлю, что мне пьеса показалась интересной и необычной, однако вам, профессионалам, виднее. Как бы там ни было, перед премьерой между Преображенским и Лазаревой состоялась серьезная ссора. Более чем серьезная. Этому тоже есть доказательства.

— Доказательства! — вспылила Вика, подсознательно радуясь, что отыскала наконец-то к этому повод. — Знаю я ваши доказательства! Сосновцев, да? Наша любимая сволочь Сосновцев донес…

— Он производит впечатление культурного и честного человека.

— Эта вечно скалящаяся обезьяна? Ха! Честный? Да у него один костюм стоит больше его годовой зарплаты! Культурный? Ну разумеется, раз директор Дома культуры, значит, по-вашему, культурный, а то, что ему все равно, театр или бильярдная, лишь бы деньги грести, это неважно? Между прочим, он сам с Преображенским был на ножах. Вы небось и не заметили, а Преображенский изобразил его в своем убийце, да какизобразил…

— Заметил, — спокойно кивнул следователь. — Да, изобразил гениально, хотя не уверен, что имел на это право. Впрочем, к актерам трудно подходить с обычными мерками. Надеюсь, Сосновцев это понимает и не был в обиде.

— А я не надеюсь. Нет, внешне, может, он обиды и не показал, особенно в присутствии влиятельных лиц. С теми, от кого что-то зависит, он весь из себя белый и пушистый, а вы бы посмотрели, как орет на уборщицу! Женщина ему в матери годится, а он…