Мысль об этом мне кажется настолько мрачной, что я притворно зеваю и говорю, что хочу поспать. Мама приносит мне стакан воды из кухни. Когда я опускаю голову на подушку, во рту все еще ощущается вкус лаванды, но я убеждаю себя, что вся сила заклинания сосредоточилась на кухне Нуалы и что несколько глотков сахарной воды ничего не значат.
Я продолжаю верить в это и проснувшись утром. Верю в это в душе. Верю, когда завтракаю. Верю, когда отхожу от дома. И перестаю верить, когда вижу на дороге спящего Аарона, свернувшегося клубочком.
27
– Как… – шепчу я. – Как ты сюда попал?
Он медленно выпрямляется, слышен хруст суставов. Потом встает и стоит, покачиваясь, сгорбившись, подняв одно плечо к уху.
– Мэйв? – спрашивает он столь же озадаченно. – Это
– В каком смысле?
– Они делали тебя похожей на других, – говорит он с выражением страха на лице. – А других людей похожими на тебя.
Страх на его лице пугает меня. Так вот что происходило в отеле? Он действительно думал, что меня зовут Мэри-Бет?
В утреннем солнечном свете видно, насколько растрепанным стал Аарон. Выцветшая и посеревшая одежда, бледная кожа. Светлые волосы, обычно коротко и аккуратно подстриженные, отросли и выглядят взъерошенными и неухоженными. Лицо покрывает ржавая щетина, под которой проглядывают прыщи и вросшие волосы.
– Ты выглядишь по-другому, – говорит он.
Правый глаз, который раньше чуть-чуть прищуривался, подрагивает и моргает от выступающих слез. Веко опухло.
– Волосы. И лицо тоже. Что-то изменилось. Что изменилось?
– Не я одна изменилась, – отвечаю я. –
Аарон как будто только сейчас обращает внимание на окружение. Он оборачивается, смотрит на небо, на крыши домов, внимательно разглядывает деревья.
– Где я?
– У моего дома.
–
Логика ситуации становится мне понятной, хотя и кажется немного странной. Я выпила связывающее зелье, и вместо того чтобы связать Аарона и не дать ему причинить вред, я привязала его к себе.
Но я не собираюсь говорить ему об этом.
Он потирает глаза. Вид у него как у перепачкавшегося малыша. Он до сих пор потерян, не знает, где находится. Я понимаю, что сейчас не время для разборок. Сейчас время для ответов.
Позади меня хлопает дверью автомобиля папа, и я понимаю, что он собирается выехать на дорогу. Он
– Идем, – говорю я. – Нам нужно идти.
Мы шагаем в неловком молчании, направляясь к реке.
– Мы заходили к тебе домой, – наконец говорю я. – Ты уехал оттуда.
– Ко мне домой? Куда именно? – непонимающе спрашивает он. – А, в ту квартиру. Она никогда не была моей. Это
– А ты, значит, больше не с ними?
От воды отражается солнце, мимо нас проплывает стайка уток. Уже понятно, что день будет прекрасным. Одним из тех, которые имеют в виду люди, говорящие, что осень – их любимое время года.
Аарон с отсутствующим видом достает потрепанную пачку сигарет и закуривает. Курит и не отвечает на мои вопросы.
– Я спросила, ты теперь не с ними? Не с «Детьми»?
– Нет. Не с ними. А можно здесь где-то выпить кофе?
– Почему ты не с ними? Что случилось?
Он не отвечает.
– Ну давай же, – огрызаюсь я. – Я не собираюсь с тобой тут возиться. Не буду смотреть, как ты дуешься. Ты мне не друг. Либо говори, что я хочу узнать, либо проваливай.
Молчание.
– Кофе можно выпить на другом конце парка, – ворчу я, и мы идем по влажной траве к деревянному киоску с двумя столиками под открытым небом.
Все это время я спрашиваю себя, что я тут делаю и почему. Я ненавижу все, что связано с этим человеком, ненавижу все, что он делает, и все, что он проповедует. И все же мы сейчас стоим за одним столиком и размешиваем сахар в стаканчиках с кофе.
– Почему ты ушел от них? – спрашиваю я. – Когда?
– А какое сегодня число?
– Тридцать первое октября, – отвечаю я и думаю:
– Месяц тому назад.
– Почему?
– Потому что узнал, что происходит после трех, – он мрачно и устало улыбается.
– Опустошение.
– Да.
– Колодца.
– Да. А ты и сама многое выяснила, как я погляжу.
– Мы с друзьями не так уж и глупы.
– Что ж, рад за вас.
– Значит, ты узнал, что они используют меня в качестве магической воронки, и подумал: «О нет, изводить и запугивать их куда ни шло, но только не это»?
Снова наступает пауза; мы попиваем кофе.
– С чего вдруг такая перемена? – не унимаюсь я. – Почему вдруг тебе стало не все равно, что они сделают с нами? С Килбегом?
– Потому что должен быть выбор. Нельзя заставлять людей силой. Нельзя отбирать у них… отбирать у них возможность рассуждать.
– А что произошло бы, если бы я согласилась присоединиться?
Он пожимает плечами.
– Они бы дали тебе все, что ты захочешь. А потом превратили бы в меня.
Всем своим видом Аарон демонстрирует, какая печальная эта участь – стать таким, как он, – и я начинаю подозревать, что это снова ловушка. Нельзя же настолько сильно измениться как личность.