Талий

В квартире воцарился хаос: всюду валялись вещи Ленуси, дверцы шкафа нараспашку, стул поперек встал, пройти мешает, Ленуся вместо того, чтобы убрать на место, довольно гибко и изящно, надо признать, всякий раз огибает его… Готовить она не умела и не собиралась учиться. Уходила когда хотела, приходила — тоже. Вдруг в полночь приведет какую-то подругу, запрутся в кухне, пьют портвейн, горячо что-то обсуждают. Или примчалась — тоже в полночь, сорвала с себя куртку, бросила на пол, стала ходить по комнате и кричать: «Сволочь! Сволочь!» — а потом потребовала, чтобы Талий тут же пошел и набил морду — ну, одному там. Если он мужчина, он тут же пойдет и набьет ему морду. Талий собрался — и с неохотой, и странно довольный возможности погрешить против распорядка: куда-то зачем-то бежать среди ночи, бессмысленно, но с тем глупым азартом, которому он иногда у некоторых людей завидовал… И они быстро пошли ночными улицами, зашли в темный подъезд какого-то дома, стучали в дверь первого этажа, потом стучали в окна, Ленуся кричала, вызывая какого-то Пашку, обзывая его всячески, соседи кричали, обещая вызвать милицию, Пашка не вышел — да и был ли он там? — Ленуся на прощанье разбила темное окно обломком кирпича… а позже гладила грудь Талия и говорила: «Ты храбрый, а я дура. Дура я, из-за пустяков волнуюсь. Ты меня прости».

Талий прощал.

И думал, что может все простить, ибо девочка эта так и осталась для него чужой, посторонней.

Однажды она явилась с юным молодым человеком, совсем мальчиком, моложе ее самой и, поддерживая его, пьяненького, в прихожей, заходясь смехом, приложила палец к губам, громко прошептала Талию: «Скажи, что ты — мой брат».

Талий, смутно помня, что это из какого-то анекдота (там — про сестру), брезгливо отцепил от нее паренька и стал втолковывать ему, что пора домой. Паренек кивнул, соглашаясь, и сполз по стенке, и лег на полу — и сладко заснул.

Ленусе вдруг показалось, что унизили ее друга — и ее.

— Я люблю его, поэл? — орала она. — Я его встретила, поэл? Это моя судьба, поэл?

— Дурочка, — сказал Талий. — Я спать хочу.

— Что?! — закричала Ленуся в страшном гневе. — Как ты меня назвал? Повтори!

— Я спать хочу, — повторил Талий.

— Ты как меня назвал? Ты с кем говоришь вообще? Ты получить хочешь? На!

И она ткнула его кулаком в лицо, в нос. Талию сделалось больно и неприятно, и он чихнул.

— Тебе мало? — кричала Ленуся. — Ничего, ты получишь сейчас! Ты думаешь, за меня нет никого? Ты сейчас увидишь! Ты увидишь!

С этим обещанием она выскочила, хлопнув дверью.

Талий сел в комнате в кресло и застыл, недоуменный.

В прихожей валялся чужой пьяный мальчик. Пьяная маленькая женщина-подросток бежит по ночной улице к каким-то своим друзьям, чтобы натравить на Талия, чтобы они избили или даже — мало ли что спьяну бывает — убили его сдуру. Глупость. Беспорядок. Смешно. Нелепо. Простота и впрямь иногда хуже воровства, подумал он, со стыдом чувствуя, что ему, пожалуй, страшновато. Именно вот так, глупо, абсурдно и совершаются бытовые убийства: в газетах вон пишут… Стыдясь, он тем не менее взял с кухни нож, но в руках его держать как-то неловко было, он сунул его в карман.

Через полчаса Ленуся пришла — одна.

— Пойми, — втолковывала она Талию виновато, но с сознанием своей правоты. — Пойми, это с первого взгляда. А ты его как собаку у порога уложил.

— Он сам улегся.

Юноша в этот момент замычал, зашевелился. Сел на полу и стал моргать бессмысленными очами, зевая.

— Владик! Владик! — обрадовалась Ленуся, стала обтирать с лица юноши пьяные слюни, а потом целовать его в зевающий рот. Тот вертел головой, уклоняясь, отпихнул Ленусю и с трудом молвил:

— Пошла ты!.. Ты кто? Я где?

И еще несколько слов — вяло-ругательных.

— Ах ты гад! — озлилась Ленуся, вскочила — и стала пинать ногой юношу. И сильно: он завыл, застонал, стал карабкаться вверх — и к двери, к двери, а она все била его, уже и руками, и пихала, и толкала — и вытолкала…

… Утром проснулась свежая, ясноглазая.

— Что ж, Ленуся, — сказал Талий. Вот я и был женат, а ты — замужем побывала. Спасибо тебе. До свидания.

— Умыться хоть дай, — сказала Ленуся.

Умылась, попила чаю, собрала вещи — и ушла.

Вечером того же дня — звонок в дверь.

Пришла с друзьями мстить, почему-то подумал Талий. Но ножа не взял. Распахнул дверь, отступил. Перед ним стояла хмурая черноволосая девушка, деловито кусая ногти. Она спросила:

— Виталий?

— Да.

— Там эта. Ленка. Пошли.

— Куда? Зачем?

— Ну, это. Вены резала. Тебя зовет. Вас.

Талий пошел, почти побежал в общежитие техникума, которое находилось неподалеку. Черноволосая девушка, будучи полноватой, еле поспевала за ним, умудряясь и на бегу быть хмурой и кусать ногти.

Ленуся лежала в полутемной комнате. Одна. Остальные четыре кровати были пусты почему-то. Она лежала под одеялом. Руки поверху, запястья перевязаны бинтами. Черноволосая ее подруга, проводив Талия до двери, в комнату не вошла.

— Я очень бледная? — спросила Ленуся.

— Это свет такой. Абажур у лампы синий.