Талисман

Самая большая коровца высотой не превышала четырех футов. Густая шерсть по цвету напоминала глаза Волка, во всяком случае, когда они не сверкали, как хэллоуиновские тыквенные фонари. Голову венчали короткие закругленные рога, судя по всему, совершенно бесполезные. Волк погнал коровец с дороги. Они шли послушно, не выказывая страха. Если корова или овца в моем мире уловит запах этого парня, подумал Джек, она выпрыгнет из шкуры, лишь бы убраться с его пути.

Но Джеку Волк понравился – понравился с первого взгляда, точно так же, как он с первого взгляда невзлюбил Элроя. И это казалось тем удивительнее, что сходство между ними не вызывало сомнений. Только Элрой выглядел более козлиным, тогда как Волк… более волчиным, что ли.

Джек медленно двинулся к тому месту, куда Волк отправил пастись свое стадо. Он помнил, как на цыпочках шел по вонючему коридору в «Баре Апдайка» к пожарной двери, чувствуя, что Элрой где-то рядом, возможно, ощущая его запах, как корова на той стороне безошибочно учуяла бы Волка. Он помнил, как начали изменяться руки Элроя, как раздулась его шея, как зубы превратились в почерневшие клыки.

– Волк?

Волк повернулся и, улыбаясь, посмотрел на него. Его глаза блеснули ярко-оранжевым и в этот момент выглядели дикими и умными. Потом блеск ушел, и в них вернулось вечное недоумение, вместе с цветом лесного ореха.

– Ты… в каком-то смысле оборотень?

– Конечно, – улыбаясь, ответил Волк. – Ты попал в точку, Джек. Волк!

Джек сел на камень, задумчиво глядя на Волка. Он точно знал, что удивить его еще чем-либо невозможно, но Волк проделал это играючи.

– Как твой отец, Джек? – спросил он небрежным, обыденным тоном, каким обычно спрашивают о чужих родственниках. – Что поделывает Фил? Волк!

4

У Джека возникла странная, но уместная ассоциация: он почувствовал, как все мысли словно ветром вынесло из головы. В ней не осталось ничего, кроме этой ассоциации, ни единой мысли, как бывает, когда радиостанция передает только несущую волну. Потом он увидел, что лицо Волка изменилось. Счастье и детская любознательность уступили место печали. Джек увидел, как часто-часто раздуваются и сужаются ноздри Волка.

– Он умер, да? Волк! Я сожалею, Джек. Бог поколотит меня! Я глупый! Глупый! – Волк кулаком стукнул себя по лбу и на этот раз действительно завыл. От этого звука у Джека похолодела кровь. Коровцы принялись нервно оглядываться.

– Все нормально. – Ему казалось, что говорит кто-то другой. – Но… как ты узнал?

– Твой запах изменился, – просто ответил Волк. – Я узнал, что он мертв, почувствовав это в твоем запахе. Бедный Фил! Такой хороший парень! Говорю тебе прямо здесь и сейчас, Джек! Твой отец был хорошим парнем! Волк!

– Да, был, – отозвался Джек. – Но откуда ты его знал? И как ты узнал, что он мой отец?

Волк посмотрел на него так, словно он задал вопрос, не требующий ответа.

– Разумеется, я помню его запах. Волки помнят все запахи. Ты пахнешь, как он.

Шмяк! Большая пуховая подушка опять обрушилась ему на голову. Джек испытал желание кататься по твердому, пружинистому дерну, держась за живот и хохоча во весь голос. Люди говорили ему, что у него глаза и рот отца, даже талант отца к рисованию, но никогда не говорили, что он пахнет, как его отец. Тем не менее он понимал, что это логично.

– Откуда ты его знал? – повторил он свой вопрос.

Волк замялся.

– Он приходил с другим, – наконец ответил он. – Тем, что из Орриса. Я был совсем маленький. Второй плохой. Второй выкрал некоторых из наших. Твой отец не знал, – торопливо добавил он, словно заметил, что Джек злится. – Волк! Нет! Он был хорошим, твой отец. Фил. Другой…

Волк медленно покачал головой. На его лице появилось странное выражение. Словно ему вспомнился какой-то кошмарный сон из далекого детства.

– Плохой, – продолжил Волк. – Он сделал себе логово в этом мире, говорит мой отец. По большей части он был в своем двойнике, но он из твоего мира. Мы знали, что он плохой, мы могли сказать, но кто слушает волков? Никто. Твой отец знал, что он плохой, но не мог разнюхать его так же хорошо, как мы. Он знал, что другой плохой, но не знал насколько.

Волк откинул голову и снова завыл, и долгий, леденящий кровь печальный вой эхом отразился от глубокого синего неба.

Интерлюдия Слоут в этом мире (II)