– Ты безумная старуха, Лили, – прохрипела она и трясущимися пальцами раскурила «Герберт Тэрритун». Сделала две затяжки и погасила сигарету. Третья затяжка теперь приводила к приступу кашля, а кашель просто разрывал ее. – Безумная старуха. – Она вновь взяла книгу, но не смогла читать. Потому что слезы текли по лицу, внутри все болело, и как болело, ох как болело, и ей хотелось выпить все коричневые таблетки – но хотелось и вновь увидеть его, своего дорогого сыночка с высоким красивым лбом и сверкающими глазами.
Лили закрыла глаза и попыталась уснуть.
Рыцарь с шипастым шаром в руке качнулся, открыв пустую сердцевину, а потом тоже взорвался. Оставшийся поднял боевой молот… и развалился, рухнув грудой металла. Джек какое-то время стоял посреди частей рыцарских доспехов, все еще смеясь, но замолчал, как только взглянул на медиатор Спиди.
Он стал густо-желтым. И его покрывала сетка трещин.
– Если придется, справлюсь, – пробормотал Джек.
Он пинками отбросил в сторону наголенник, шлем, нагрудник. Широкими шагами двинулся по коридору, ковер чавкал под его ногами. В вестибюле огляделся.
Джек начал подниматься по лестнице. На полпути к площадке поднял голову и увидел последнего рыцаря, который стоял и смотрел на него сверху вниз. Это был гигант выше одиннадцати футов, в черной броне с черным плюмажем; прорезь для глаз светилась злобной краснотой.
Бронированный кулак сжимал рукоятку огромной булавы.
Джек на мгновение застыл, а потом продолжил подъем.
снова
прыгнул
в Джейсона. Броня рыцаря осталась черной, но изготовил ее определенно другой мастер. Поднятое забрало открывало лицо, почти сожранное древними, теперь уже засохшими язвами. Джек их узнал. Этот парень однажды слишком близко подошел к огненному шару в Проклятых землях – и поплатился.
Другие фигуры проходили мимо Джека по лестнице, фигуры, которые он видел смутно, а его пальцы скользили по широким перилам, не из красного дерева Вест-Индии, а из железного дерева Долин. Фигуры в камзолах, фигуры в шелковых блузах, женщины в роскошных платьях с широкими юбками, белыми капюшонами, откинутыми с красивых причесок. Прекрасные люди, но обреченные… хотя, возможно, живые всегда так воспринимают призраков. Не потому ли сама мысль о духах вызывает такой ужас?
(
в мгновение ока, за меньший промежуток времени, чем требовался для того, чтобы поставить ногу на следующую ступеньку. Конечно же, он вернется, он – единственный, и он не верил, что такой человек может затеряться, потому что для него было место во всех мирах.
(