Талисман

Он бы хотел сразу поехать домой – дом находился в тридцати минутах от офиса, – переодеться, перекусить, может, нюхнуть кокаина, прежде чем отправиться в аэропорт. Вместо этого предстояло мчаться по автостраде в Марину: встреча с клиентом, который после устроенного скандала находился на грани вылета из фильма, и собрание защитников окружающей среды, заявлявших, что текущий проект компании «Сойер и Слоут» в Марина-дель-Рей загрязняет пляж. Дела важные и не терпящие отлагательств. Впрочем, Слоут пообещал себе, что начнет сужать список клиентов, едва только уладит все вопросы с Лили Кавано и ее сыном: он собирался поймать рыбу покрупнее. Теперь речь шла о целых мирах, а не о жалких десяти процентах. Оглядываясь назад, Слоут уже не мог понять, почему он так долго терпел Фила Сойера. Его партнер играл не для того, чтобы сорвать большой куш, и никогда не считал их дело чем-то важным. Ему не позволяли развернуться сентиментальные идеи верности и чести, он воспринимал всерьез те глупости, что говорили вступающим на путь цивилизации детям, прежде чем сорвать шоры с их глаз. Ерунда, конечно, учитывая ставки, по которым он нынче играл, – но Слоут не мог забыть, что Сойеры у него в долгу, это точно… При мысли, сколь велик этот долг, изжога прихватила его, словно инфаркт, и, еще не дойдя до своего автомобиля на залитой солнцем стоянке за зданием, он сунул руку в карман пиджака и вытащил уже ополовиненную упаковку «Ди-джела».

Фил Сойер недооценивал его способности, и обида никуда не ушла. Поскольку Фил видел в нем дрессированную гремучую змею, которую следовало выпускать из клетки лишь при определенных, полностью контролируемых обстоятельствах, так же воспринимали его и другие. Дежурный на стоянке, деревенщина в мятой ковбойской шляпе, смотрел на него, пока он оглядывал свой маленький автомобиль в поисках царапин и вмятин. «Ди-джел» справился со жжением в груди. Слоут чувствовал, как воротник пропитывается потом. Дежурный знал, что со Слоутом лучше не заговаривать. Несколькими неделями раньше он обругал его, обнаружив маленькую царапину на дверце «БМВ». По ходу выволочки Слоут заметил, как зеленые глаза деревенщины потемнели от ярости, и его охватила такая радость, что он, не умолкая, шагнул к дежурному в надежде, что тот посмеет его ударить. Но запал у деревенщины уже иссяк, и он извиняющимся тоном предположил, что этот «пустячок» на дверце появился где-то еще. Скажем, на стоянке у ресторана. Вы же знаете, как там относятся к автомобилям, и видно вечером не так хорошо, как днем, и…

«Заткни свой вонючий рот, – осадил его Слоут. – Этот пустячок, как ты его называешь, обойдется мне в твое двухнедельное жалованье. Мне следовало бы уволить тебя, ковбой, и не делаю я этого только по одной причине: есть вероятность, примерно два процента, что ты прав. Вчера вечером, уезжая от «Чейзена», я, возможно, не посмотрел под дверную ручку. Может, ПОСМОТРЕЛ, а может, и НЕТ, но если ты заговоришь со мной снова, если произнесешь хотя бы: «Привет, мистер Слоут» или «До свидания, мистер Слоут», – я уволю тебя так быстро, что ты подумаешь, будто тебе отрубили голову».

Поэтому деревенщина молча наблюдал, как Слоут осматривает автомобиль, точно зная, что любой дефект на глянце обрушит ему на голову топор. И естественно, не пытался подойти поближе ради ритуального «до свидания». Иногда из окна, выходившего на автомобильную стоянку, Слоут видел, как дежурный что-то яростно стирает с капота «БМВ», возможно, птичий помет или пятнышко грязи. Вот это и называется эффективное управление, дружок.

Выезжая со стоянки, он посмотрел в зеркало заднего вида и отметил на лице деревенщины то самое выражение, которое появилось на лице Фила Сойера в последние секунды его жизни, в далекой Юте. Слоут улыбался до самого выезда на автостраду.

Фил Сойер недооценивал способности Моргана Слоута с их первой встречи, когда они учились на первом курсе Йеля. Вполне возможно, размышлял Слоут, что недооценить его не составляло труда… пухлый восемнадцатилетний паренек из Акрона, неуклюжий, снедаемый тревогами и честолюбивыми замыслами, впервые выбравшийся за пределы Огайо. Слушая непринужденные разговоры сокурсников о Нью-Йорке, о ресторане «21», о «Сторк-клаб», о том, что они видели Брубека на Бейсн-стрит и Эрролла Гарнера[12] в «Вангарде», он потел, пытаясь скрыть свое невежество. «Мне нравится центральная часть города», – говорил он с нарочитой небрежностью, с мокрыми от пота ладонями, судорожно стиснув пальцы в кулаки. (По утрам Слоут не раз и не два обнаруживал на ладонях синяки от ногтей.) «Какая центральная часть?» – как-то спросил Том Вудбайн. Остальные засмеялись. «Ты знаешь, Бродвей и Виллидж. Те места». Опять смех, еще более пренебрежительный. Он не блистал красотой и ужасно одевался. Его гардероб состоял из двух костюмов, темно-серых и сшитых на человека с плечами пугала. Лысеть он начал еще в старших классах, и розовая кожа просвечивала сквозь короткие прилизанные волосы.