Талисман

— Лори, выключи газ! — крикнул один из клиентов. Он слез с табурета и повернулся к Смоуки: — Смоуки, скажи ей… — И человек завопил от ужаса, увидев кровь, бьющую фонтанами из дыр, где были глаза Смоуки Апдайка.

Еще спустя секунду вся дискотека взлетела на воздух, и прежде чем подоспели пожарные машины из Догтауна и Элмиры, большая часть города была объята огнем.

Невелика потеря, ребята. Скажем «аминь».

5

В Школе Тэйера, где всем правил разум, как и всегда (за исключением маленькой интерлюдии, о которой студенты помнили как о нескольких смутных снах), начался последний урок. Во время фейерверка в Индиане здесь, в Иллинойсе, моросил мелкий дождь. Студенты, сонные и задумчивые, сидели в классах.

Внезапно зазвенели колокола в церкви. Головы поднялись. Глаза расширились. По всей школе уже забытые сны снова дали о себе знать.

6

Эйзеридж сидел в кабинете математики и ритмично водил рукой между ног, глядя невидящими глазами на логарифмы, выстраиваемые на доске старым мистером Хакинсом. Он думал о симпатичной маленькой официантке, с которой собирался встретиться вечером. Она носила пояс вместо трусиков, и ей очень нравилось не снимать чулки, когда они занимались любовью. Вдруг Эйзеридж повернулся к окну, забыв о своей эрекции, забыв об официантке с ее длинными ногами и тонкими чулками, — внезапно, без всякого повода, ему вспомнился Слоут. Смешной маленький Ричард Слоут, которого можно было с уверенностью классифицировать как лопуха, но в то же время лопухом он не был. Он подумал о Слоуте и забеспокоился: все ли у него в порядке? Почему-то ему показалось, что Слоут, покинувший школу без уважительной причины четыре дня назад, чувствовал себя не слишком хорошо.

В кабинете директора мистер Дафри обсуждал исключение из Школы за обман мальчика по имени Джордж Хартфилд с его разъяренным — и богатым — отцом, когда колокола начали исполнять свою незапланированную мелодию. Когда она кончилась, мистер Дафри обнаружил себя стоящим на четвереньках с высунутым языком. Хартфилд-старший стоял, прижавшись к двери; его глаза и рот были широко раскрыты от изумления, ярость — вытеснена удивлением и страхом. Мистер Дафри ползал по ковру, лая, как собака.

Альберт как раз собирался перекусить, когда зазвонили колокола. Секунду он смотрел в окно, хмурясь, словно человек, пытающийся вспомнить что-то вертящееся на кончике языка. Потом пожал плечами и вернулся к открыванию пакета с чипсами — мама прислала ему целый ящик. Внезапно ему показалось, всего на мгновение, но мгновение достаточно длинное, что пакет был полон толстых копошащихся жуков.

Он потерял сознание.

Когда он пришел в себя и набрался смелости снова заглянуть в пакет, то увидел, что это была всего лишь галлюцинация. Конечно! Что же еще! Но все равно, эта галлюцинация оказала на него странное влияние в будущем: когда бы он ни открывал пакеты с чипсами, конфетами или банки с мясом, ему везде чудились жуки. К весне Альберт похудел на тридцать пять фунтов, стал играть в теннисной команде Школы Тэйера и потерял девственность. Впервые в жизни он почувствовал, что может выдержать любовь своей матери.

7

Все оглянулись, когда зазвонили колокола. Кто-то засмеялся, кто-то нахмурился, кто-то заплакал. Где-то завыла пара собак, и это было странно, потому что держать собак в студенческом городке не разрешалось.

Мелодия, исполняемая колоколами, не входила в компьютерную программу мелодий — рассерженный главный сторож потом проверил это. Один шутник предположил в еженедельном выпуске школьной газеты, что кто-то запрограммировал эту мелодию, пребывая в рождественском настроении.

Мелодия называлась «Счастливые деньки снова настали».

8

Несмотря на то что она считала себя уже слишком старой, чтобы забеременеть, кровь не текла у матери Волка Джека Сойера с момента превращения двенадцать месяцев назад. Три месяца назад она родила тройню — двух сестричек и одного братика. Ее труд был тяжел, и над ней довлело предчувствие, что один из ее старших детей погиб. Она знала, что он ушел в Другое Место, чтобы защищать стадо, и знала, что он умер там и она никогда его больше не увидит. Это было очень тяжело и причиняло боль больше, чем роды.

Теперь, заснув рядом с молодняком под полной луной, на безопасном расстоянии от стада, она перевернулась и, притянув к себе младшего волчонка, стала вылизывать его. Не просыпаясь, волчонок обнял лапами лохматую шею матери и прижался щекой к ее плоской груди, и вот они уже оба улыбались. В ее зверином сне проснулась человеческая мысль: Бог скребется когтями. И лунный свет этого прекрасного мира, в котором все запахи были хорошими, падал на них, спящих в объятиях друг у друга.

9