Талисман

— Оружие. Но мне не нравилось этим заниматься, я мечтал о другом, — признался он. — В детстве я несколько раз убегал из дома, чтобы примкнуть к бродячей труппе, но меня быстро находили и возвращали обратно. Я не пропускал ни одного представления, когда актеры проходили через наш город, и больше всего на свете мечтал стать одним из них. Отцу мое увлечение не нравилось. Он говорил, что нельзя выбирать придуманную жизнь, иллюзии, но… факиры, канатоходцы, певцы, музыканты… может, это и придуманная жизнь, но я чувствовал: она — моя. Тайком от отца мать всегда старалась сунуть мне пару медных монет, чтобы я мог увидеть представление. И я со всех ног мчался на центральную площадь, куда циркачи ставили свой шатер. А когда они уходили, жил ожиданием их возвращения. Как-то раз я вообразил себя канатоходцем. Натянул веревку высоко между двумя деревьями и попытался пройти по ней. Из этого, само собой, ничего не вышло — я сорвался и едва не свернул себе шею. Отец, добрейший человек, сказал: «Эльбер, выбрось из головы блажь, она сводит меня с ума»! Но даже под страхом смертной казни я не отказался бы от своей мечты.

— Ну какой мальчишка не приходит в восторг от представлений бродячих лицедеев, — сказала Ника. Она испытывала недоумение и разочарование: она-то полагала, что нормальный человек грезит о воинской славе и доблести, но уж никак не о ремесле комедианта — оно казалось ей не совсем достойным занятием.

— Ты права, они всегда собирают толпы зевак. Как бы там ни было, время шло, а сила моей страсти не ослабевала. Я никогда не покидал пределов Англии, в которой родился, но слышал, что в Риме, в Италии, есть огромный театр — Колизей. Тысячи людей приходят туда, чтобы полюбоваться мастерством настоящих актеров, разыгрывающих целые представления…

— В Колизее когда-то проходили бои гладиаторов! — возразила девушка.

— Я знаю об этом лучше, чем ты думаешь! Но об этом позже… Рим не шел у меня из головы, однако я хотел как-то помочь своей семье и стал оружейником. Отец был доволен. Он никогда не зарабатывал так много, как я. К тому же я женился.

— В семнадцать лет?

— Да, а что такого? Я видел, как относятся друг к другу мои родители, и полагал, что любовь бывает только вечной. А раз так, то я обязан жениться на женщине, с которой провел ночь. Арьяла, правда, была старше меня, но очень красива и умна. Отец и мать вздохнули с облегчением: они решили, что бредни о Риме теперь перестали иметь для меня значение. И, действительно, несмотря на молодость, я стал обеспеченным семейным человеком: не мог же я бросить все ради детских мечтаний! Оружейная мастерская, лавка, любящая жена и собака… но на другой чаше весов был Рим, Колизей…

— Эта чаша в конце концов перевесила, — вздохнула Ника.

— Вот именно. Я старался изо всех сил, терпел целых три года! Старался убедить себя, что моя жизнь прекрасна и имеет подлинный смысл, но сердце знало: это не так. В итоге я продал лавку, поделил вырученные деньги между Арьялой и родителями, оставив себе немного на дорогу. Собаку поручил заботам давнего друга. Отец и мать рыдали, умоляя меня одуматься, жена сначала тоже плакала, а потом ругалась и кричала, что я сумасшедший. Она перебила в доме все горшки, последним ловко запустив мне в голову.

— Очень трогательно, — не без сарказма произнесла девушка. — Но вряд ли вся знать Италии вышла к городским воротам, дружно поприветствовать твое появление!

— Верно. Кому я там был нужен?!..

— Нечего жить иллюзиями.

Проигнорировав очередное едкое замечание спутницы, Белый Воин со вздохом признался:

— Конечно, к Колизею меня и близко не подпустили. Сперва я нанялся подмастерьем к гончару, потом служил при конюшнях и там же жил. Со мной расплачивались едой. Впрочем, мне нужно было как-то подобраться к тому, ради чего я пришел в Рим. И я стал гладиатором…

Ника знала, что, к сожалению или к счастью, в Колизее до сих пор проводят гладиаторские бои. Век за веком отчаянные смельчаки сражались, калечили и убивали друг друга, потешая алчную до зрелищ публику…

— Признаться, и ранее мне доводилось участвовать в турнирах, но тут все было иначе. Я вновь и вновь выходил на арену Колизея, будучи уверен, что меня прикончат. Перед боем я всегда волновался, но стоило мне увидеть противника, как страх и неуверенность исчезали. Их место занимал азарт! Я обязан был победить, и обычно так и происходило. Мне нравилось, как восторженно ревет толпа, приветствуя мои победы, какими влюбленными глазами на меня смотрят женщины — о, поверь, у меня было немало женщин!

— А как же вечная любовь? — осведомилась Ника.