Нганга запел. И все, собравшиеся рядом, принялись подпевать ему, создавая мелодию, показавшуюся девушке зловещей.
Ника не выдержала и отвернулась. Запах горелого мяса подсказал ей, как использовал Нганга раскаленную железку.
Закончив операцию, он ловко зашил раны Муонга костяной иглой с продетой в ушко тонкой жилой какого-то мелкого животного, прочитал несколько загадочных заклинаний и удалился, препоручив пострадавшего заботам женщин. Поскольку запрет прикасаться и приближаться к нему беременным и кормящим женам никто не отменял, то выхаживать раненого предстояло Нике.
Ника опасалась, что Муонг не выживет.
«Его нечем даже перевязать!..» — злилась от бессилия она.
Но вот несчастный, лежа уже в собственной хижине, застонал, открыл мутные от муки глаза и попросил воды. И девушка, зная, что пить ему нельзя, слегка смочила его губы.
Муонг горел и трясся в ознобе.
Ника позвала Нгангу.
Осмотрев бедолагу, знахарь прищелкнул языком, что, по-видимому, должно было выражать надежду на благополучный исход, и удалился. Зато явилась Аамили. Ника так обрадовалась этому, словно жена Мвиру — ее лучшая подруга.
— Муонг не умрет, не бойся. А леопарда он убил. Вот, — Аамили протянула Нике кусок мяса, — я принесла тебе его сердце.
— Но Муонг не может это съесть, — возразила Ника, с трудом строя фразу на чужом языке.
— Съешь сама, ты ведь его жена, какая разница — он или ты? — удивилась Аамили, глядя на девушку как на дурочку.
Надо признать, раненый вел себя достойно: он стойко переносил боль, не жалуясь и ничего не требуя. Его состояние оставалось тяжелым. Ника, несмотря на заверения Аамили, боялась, что сердце Белого Воина вот-вот остановится. Но он упрямо боролся за жизнь. А девушка не отходила от него ни днем, ни ночью. Она использовала оставленные Нгангой снадобья, чтобы не дать ранам Муонга загноиться.
На пятые сутки старик-знахарь поманил Нику к себе в хижину. Тревожась за Белого Воина, оставленного в одиночестве, — вдруг ему что-то понадобится, а ее не будет рядом! — девушка приготовилась выслушать Нгангу. Она надеялась, что поймет из его речи хотя бы треть, и поразилась, когда старик заговорил на английском, медленно и коверкая слова.
— Учил Муонг, — пояснил он. — Я — его, он — меня. Так понимать друг друга.
Нике стало стыдно: она давно жила в племени, а говорила еле-еле. А тут старик овладел совершенно не нужной ему речью. Вероятно, ему помогли уникальные способности Детей Змеи к подражанию и идеальный слух.
— Муонг плохо здесь, — сказал Нганга, — надо уходить.
— Вы хотите прогнать его? — изумилась Ника. — Но почему?
Знахарь покачал головой.
— Прогнать — нет. Муонг — хорошо. Охота, ликембе — хорошо.
— Тогда в чем же дело?
— Рвать дерево от земли — умрет. В другой земле — нет, нельзя.
Растение, с корнем вырванное из родной почвы, почти всегда умрет, даже если его пересадить, так и человек не может вечно жить вдали от родины — вот о чем хотел сказать ей мудрый старик.
— Да, — согласилась девушка, — но он по своей воле не вернется домой.
— Муонг — сильный. Живот больно — терпеть, мужчина. Сердце — совсем плохо. Зверь рвать мясо, человек, — Нганга задумался, подбирая английское слово, не вспомнил, прижал руку к груди, — омвами. Бара понимает? — с надеждой спросил он.
Дикая кошка, в когтях которой побывал Муонг, искалечила его тело, но для него это не смертельно. Та боль, что причинили ему люди, гораздо страшнее. Они ранили его душу. Омвами — значит душа.
— Бара понимает, — потрясенно прошептала Ника.
— Нганга лечить — трава, огонь. Муонг — жить, Бара — жить. Омвами — нет, Нганга не способен.
Он умел исцелять тела, но там, где истерзана душа, был бессилен.
Девушка склонила голову, а старик снова задумался. Он должен был сказать теперь самое главное и не знал, как это сделать, используя известные ему слова.
— Доведу, — наконец, произнес Нганга. — Лес, мбонго — доведу. Мать, ребенок — доведу. Омвами — жить.
Ника мучительно искала подходящее определение, и тут ее словно озарило. «Лес любит нас…» Доведу — любовь, способная исцелить душу, спасти омвами.
— Да, — выдохнула она.
Знахарь обрадовался, часто закивал и закурил трубку, что всегда носил с собой. Хижина наполнилась горьковатым дымом мтупаегу.
— Бара уводить Муонг. Идти родина.
Видимо, старик полагал, что любовь Ники способна помочь Муонгу преодолеть душевную боль и заставить вернуться туда, откуда он пришел.
— Он не доверяет мне, — печально сказала девушка. — Я для него — вазунгу. Он не любит меня. Он не хочет говорить со мной…
Нганга внимательно выслушал ее.
— Время, — произнес он наконец. — Сейчас — нет. Другая луна — ждать.
Знахарь жестом показал, что Ника свободна.
Она направилась к выходу, но внезапно остановилась.
— Нганга! Что такое — нагхада? — это было то слово, которое произнес Муонг в ответ на вопрос вождя, почему он хочет в одиночку сразиться с леопардом; оно не давало Нике покоя.
— Муонг — говорить. Нганга — знать. Нагхада — честь.
Любимое слово Белого Воина, так часто повторяемое, что старик запомнил его среди немногих отвлеченных понятий.
«Честь, вот оно как…» — поразилась Ника.