— Вся наша жизнь это гозыггыш, — ответил он уклончиво. — И смегть это гозыггыш вдвойне. А если сегьезно, то жизнь это школа, а смегть — выпускной бал. Так, что, как хотите, так и понимайте. А я настоящий Ленин и вечно живой. Итак, должен сообщить вам товагищ Назагов, что вы на пгавильном пути. Вы воин коммунизма. Вы пегвопгоходец, несущий коммунистическую истину. Да это так всенепгеменно! Вы наш человек, и я вам буду помогать на этом нелегком пути. Нет! Этот Иосиф все же погядочной сволочью оказался. Еще тот мегзавец. А меня еще Наденька пгедупгеждала, что он полная скотина. Но все же он пгавильный скотина. Понимаете в чем дело, товагищ Назагов, вся истогия учит нас, что интеллигенция это говно нации. Они же такие сволочи. Они пгиспособленцы. Но вы Назагов не говно. Это точно.
— Благодарю за высокую оценку, товарищ Ленин.
— Не надо благодагностей. Идите.
Он снова схватил ручку, окунул ее в чернильницу и начал что-то лихорадочно записывать.
— Идти? Куда? — я покрутил головой по сторонам.
— Туда, — Ленин, не глядя на меня, ткнул ручкой в сторону двери. — Идите, мне надо габотать. Газве вы не видите, что я занят. Мне надо закончить габоту под названием «Два шага впегёд, один взад».
— Удачи в работе, — пожелал я ему, поднимаясь и направляясь к двери.
— И вам удачи на вашем гегоическом попгище. Я лично буду напгавлять вас на истинный путь. Ступайте.
— Назаров! Назаров! — донеслось до меня откуда-то далеким эхом.
Голос был знакомый, но я не мог вспомнить, кому он принадлежал.
— Назаров!
Черт! Это же товарищ Котикова! Но откуда она здесь?
— Назаров!
Что-то ощутимо встряхнуло меня, а затем все вокруг поплыло и медленно сгинуло, будто зыбкий занавес, а за ним проявилась иная, но уже знакомая мне картина.
— Назаров! — уже четко пробился ко мне возглас Котиковой. Он протаранил грохот музыки и радостных возгласов, плещущих со сцены от танцоров.
Я недоуменно крутанул головой. Оказывается, я просто заснул, отключился, отрубился от всего этого шоу-действа, и мне привиделся весь этот бред.
— Назаров, — шипит мне змеёй Котикова. — Прекратите спать. Сейчас ваш выход. Где бумага, которую я вам давала?
Я наклоняюсь и поднимаю из-под ног листки, выпавшие из моих рук.
Бешеные танцы народов мира закончились, смолкли аплодисменты, и наступила тишина.
На сцену вышли ведущие концерта.
— Товарищи! — громогласно исторгла из себя дама с грудью под подбородок. — История нашей могучей родины славится великими героями от Александра Невского до Александра Матросова. Позвольте вам представить героев сегодняшнего дня, которые в минуту испытаний достойно встретили вероломного врага и одержали победу над ним. Они это сделали там, где были бессильны все солдаты сильнейшей империалистической державы мира. Вы все уже знаете из наших советских новостей о трех наших богатырях. Подобно своим легендарным былинным предкам Илье Муромцу, Добрыне Никитичу и Алеше Поповичу они грудью встретили врага. Это лучшие воины нашей страны. Я прошу их выйти сюда на сцену. Встретим же наших героев аплодисментами.
— Вперед! Вперед! — скомандовала нам Котикова.
Под бурные и продолжительные аплодисменты мы вышли на сцену.
Я почувствовал на себе многие тысячи взглядов.
— Товарищи! Герои перед вами! — завопила дама.
Огромный зал неистовствовал, аплодировал, скандировал.
— Слава! Слава! Слава!
Мне показалось, что рушится купол.
— Товарищи! — истошно вопила дама. — Слово предоставляется лучшему из этих богатырей, гвардии пехотинцу, орденоносцу и герою Валерию Назарову! Тише товарищи!
— Ваше слово, товарищ маузер, — произнес Кожура мне под ухо стихами Маяковского.
Публика постепенно затихла.
Я раскрыл бумажку с речью и бегло окинул взглядом. Там не было ничего нового. Все те же слова о Родине, Партии, победе коммунизма во всем мире.
Читать начал без всякого энтузиазма. Несколько раз запнулся, поперхнулся. Продолжил и почувствовал, как меня пробирает пот. Я не мог это читать. Это было не мое. Неужели я, творческий человек из другого мира, которому дан шанс обратиться с высокой сцены к народам великой страны, буду говорить не свои слова? Во мне все протестовало, и одновременно с этим взыграло желание выдать на этой сцене нечто, что может запомниться этой публике на всю жизнь. Я хотел им сказать очень многое. Я желал им сказать простыми словами, в какой великой стране они живут и хоть как-то передать привет от людей моего мира, тех людей, которые жили в СССР и помнят свою страну, или родились позже, но все равно знают о ней, как о величайшей державе планеты Земля.
Я замолчал и посмотрел в зал. Границы его терялись где-то там далеко в сумраке вместе с этим морем людей, и я почувствовал, что на меня смотрит весь этот мир. Он смотрит на меня многими тысячами глаз и ждет. Что я могу ему сказать? Лучше песни ничто не скажет.
Оборачиваюсь к ведущим.
— Мне нужна гитара.
— Гитара? — переспрашивает меня растерянно дама. — Зачем?
— Мне нужна гитара, — настойчиво повторяю я.
— Хорошо, — кивает джентльмен, удаляется за сцену и вскоре выносит гитару.
Все это время народ в зале сидит тихо, затаив дыхание.