Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине

Рассказчик и придворный шут, удалившиеся на безопасное расстояние, когда дело приняло угрожающий характер, теперь, когда порядок восстановился, вновь подошли.

Рассказчик, слывший оратором, был так восхищен речью Филиппа, что, когда французский король умолк, он сильно потряс своими звонками и, забыв, перед кем стоит, громко выразил удовольствие по поводу того, что такой речи еще не слышал.

– Весьма возможно, – сказал ему вполголоса Йонас Шванкер, – но, если ты будешь говорить так громко, нас откатают розгами.

Эрцгерцог с досадой ответил, что свои претензии он представит на суд верховного Совета крестоносцев.

Филипп одобрил его намерение. Так избавились от скандала, способного спровоцировать все войско.

Ричард, с небрежным видом отнесшийся к речи Филиппа, увидев, что его красноречие наконец истощилось, обратился к нему:

– Мой брат, король Французский, ты знаешь мой характер, а также то, что я не красноречив. Знай же, что я с делом, затрагивающим честь Англии, не обращусь ни к верховному Совету, ни к какому властителю, ни к самому Папе. Взгляни на мое знамя: если кто-нибудь осмелится поставить свое, хоть бы и орифламму, о которой вы упоминали, на расстоянии трех полетов стрелы, то клянусь, я поступлю так же, как теперь. Никакого удовлетворения, кроме личного противоборства, я не дам. Если же кто его захочет, то, несмотря на свое изможденное состояние, я готов.

– Как глупы эти слова, – сказал шут на ухо своему товарищу, – однако я думаю, что есть еще кто-то неразумнее Ричарда.

– Кто же это? – спросил рассказчик.

– Либо Филипп, либо Леопольд, если кто-нибудь из них согласится на его вызов.

Филипп между тем весьма спокойно ответил Ричарду:

– Не затем я пришел сюда, чтобы возбуждать новую вражду вопреки нашей присяге и священной обязанности, возложенной на нас. Я расстаюсь с тобой, Ричард, как брат. А французская лилия и английские львы не будут состязаться ни в чем ином, как в том, кто дальше пробьется сквозь ряды мусульман.

– Согласен, брат! – вскричал Ричард с искренней отзывчивостью, протягивая ему руку. От природы вспыльчивый, он скоро овладевал собой и со свойственным ему великодушием и искренностью сказал: – Будем же стараться скорее победить врагов наших.

– Благородный эрцгерцог, – сказал Филипп, – примите же и вы участие в нашем дружеском союзе.

Леопольд нехотя подошел с хмурым лицом.

– Я мало обращаю внимания на безрассудных и на их безрассудства, – небрежно бросил Ричард. Эрцгерцог быстро повернулся и удалился со своей свитой.

Некоторое время Ричард следовал за ним взглядом.

– Бывает же у некоторых, – сказал он, – такое мужество, которое, как светлячок, видно только ночью. Днем зоркого глаза льва достаточно для того, чтобы охранять это знамя, ночью же оно нуждается в защите. Томас Гилсленд, я вверяю тебе охрану знамени, оберегай же честь Англии.

– Слава Англии мне дорога, – ответил Томас де Во, – от жизни же Ричарда зависит и честь, и слава страны. Теперь, Ваше Величество, позвольте мне проводить вас в ваш шатер.

– Ты безустанно заботишься о больном, – сказал король, улыбаясь. Затем он обратился к сэру Кеннету: – Я у тебя в долгу, храбрый шотландец, и щедро отплачу тебе. Ты видишь английское знамя, охраняй же его, как охраняет оруженосец свое оружие накануне того дня, когда он будет посвящен в рыцари. Не отходи от него и грудью защищай от всякого возможного оскорбления. Если же на тебя нападут более трех человек, протруби в рог. Хочешь ли принять на себя этот долг?

– Охотно, государь, – отвечал Кеннет, – и пусть жизнь будет залогом моей верности. Я лишь возьму свое оружие и возвращусь на место.

Затем французский и английский короли холодно простились, скрывая под внешней вежливостью неудовольствие друг другом. Ричард досадовал на Филиппа за его снисходительное, дружелюбное обращение к Леопольду, Филипп же – за недоброжелательность, с которой Ричард принял его посредничество.

Вскоре разошлись и любопытные, привлеченные поднявшейся суматохой, и тихо стало вокруг холма Святого Георгия. Каждый рассуждал по-своему: англичане обвиняли австрийца, затеявшего ссору, другие осуждали за гордость островитянина и его вспыльчивый характер.

– Видишь ли, – говорил в тот же вечер маркиз Монсерратский гроссмейстеру, – порой ловкость надо предпочесть насилию: я ослабил петлю, связывающую узел скипетров и копий, ты увидишь, что они вскоре рассыпятся и разлетятся.

– Я согласился бы с твоим планом, если бы между австрийцами нашелся хоть один человек, который одним ударом взялся бы разрубить узел. Ослабленная петля может вновь затянуться, но с изрезанной на куски веревкой ничего не получится.

Глава XII

Женщина соблазнила род человеческий.

Гэй

Была полночь. Яркий серебристый месяц давно уже поднялся на небосклоне, обливая своим мягким таинственным светом уединенный холм Святого Георгия, на вершине которого развевалось английское знамя. Опираясь на копье, в безмолвии стоял у знамени рыцарь Кеннет, охраняя честь Англии от посягательств врагов Ричарда.