Талисман жены Лота

– Посмотри! – приказала Боль и ушла.

Вульф опустил глаза на гравюру.

В ворохе хвороста, привязанная, беспомощная, нежная – стояла она.

Очень похожая на мюнхенскую незнакомку.

И на Аглаю сегодняшнюю – теплую, заснувшую у него на руках женщину, которую он как драгоценность опустил на скользкий атлас покрывала...

В золоте глаз гнездилась мука.

И – как мог художник передать это!? – сияла любовь.

Из-под рваной холщовой рубашки выглядывала маленькая грудь, на которой чернела косая рана. Светлые длинные волосы были спутаны, и ветерок относил их от изнуренного безнадежностью лица.

Вульф сглотнул слюну, выпрямился.

Зазубренный серп резанул поясницу. Сквозь черноту в глазах приплыл вопрос:

– Ты узнал ее?

– Да... Узнал.

Боль дважды резко воткнула грязные резцы в сердце и отступила.

...Два часа Вульф ходил по улицам Яффо, загаженным ореховой скорлупой мелких дрязг и недобрыми шкурными взглядами.

Узнанное рогатиной распирало нутро.

Да, преданная огню женщина похожа на Аглаю.

Хотя... Похожесть эта сама по себе ни о чем не свидетельствует: на карусели физиономических типов крутится много всего одинакового, и всегда есть кто-нибудь, напоминающий другого.

Пусть и тот, что стоял в стороне и смотрел на скрученные веревками ноги женщины, имеет четкие родовые черты его предков. Точнее – его самого. Это тоже может оказаться случайностью.

Но талисман на ладони человека? Гравер с какой-то особой тщательностью вырезал его. Три пластины, магические прорези в углах, специфические крепления... Их родовой талисман, который невозможно было ни подделать, ни украсть: смерть настигала пытавшихся совершить это на месте. Оберег, который в обход всех вероятностей и невероятностей оказался сейчас у этой русской?..

Это – случайность?!!

...К вечеру Вульф вернулся в дядюшкин особняк, прошел в столовую. Фаруда, суровая, как ветер пустыни, громыхала там посудой.

– Фаруда, – позвал ее молодой хозяин.

Ливийка молчала.

– Фаруда, что с дядей?

– Еще не сейчас, – ответила служанка, так и не повернувшись.

– Ему легче?

– Он пролежит три дня. Дальше – не знаю.

Служанка резко повернулась и сыпучий песок ее слов полетел в лицо молодому хозяину:

– Я тебе говорила, не давать денег этой прокаженной. Говорила? Ты зачем сам туда пошел и зачем эту гойку с собой повел, скажешь? Эта жаба старая еще собралась с тобой поиграться, не знал? У нее для тебя еще один подарочек приготовлен был!

Вульф спросил неестественно тихо:

– Что... еще?

– Теперь уж не узнаешь! – желчно выплюнула служанка. – Ночью концы отдала, безобразница. Уже схоронили... Деньги твои только не знали, куда деть! Измазала она их своим дерьмом, мерзавка!

Вульф подошел к окну и, глядя на желтеющую бирюзу моря, просяще спросил:

– Я приду к тебе сегодня ночью?

– Сегодня? – переспросила служанка. – Приди.

...Как всегда, Аглая прошла длинным коридором в кабинет, чуть пристукнув о косяк, открыла дверь. Кабинет был пуст. Она оглянулась, ища взглядом служанку. Никого...

«Почему у них открыты окна? – слушая, как в неровном танце сквозняка позванивает люстра, думала женщина. – Старик так бережется простуд...»

Но время медлило посвящать ее в тайны дома.

...Шаги Вульфа Аглая почувствовала. И почему-то снова побоялась оглянуться, просто оцепенело ждала, когда подойдет...

Подошел, сел в кресло напротив. Глаза – как смоляные провалы. Мрак и стынь в них.

– Я нужна сегодня? – спросила Аглая неуверенно.

Вульф кивнул.

– Почитай мне, – сказал.

...Голос ее словно бы ранился о готический частокол букв сегодня, душа спотыкалась о прямые и косвенные намеки, непонятные соответствия. Что случилось с текстом Гете, Аглая не могла понять, он вырастал из ее плоти сегодня....

– «Я вся дрожу», – прочла она, съежившись.

– Тебе принести плед? – спросил Вульф.

– Это из текста, слова Маргариты, – беспомощно подняла она глаза от книги и нерешительно добавила, – хоть здесь и сквозняк, мне не холодно.

– Окна закрыты, Аглая.

– Ничего себе, метаморфозы, – Аглая на секунду с омерзением вспомнила бывшего жильца Алика, и постиерусалимский сквозняк, разгуливающий нагло по ее квартире, и – почему-то лилию на полу в ванной комнате. И – цветы в вазе со сколотым краем. Тоже лилии.

Под мерное раскачивание старинной бронзовой люстры, нервно кружащей хрусталем, Аглая дочитывала сцену в тюремной камере, где ждала казни за прелюбодеяние и убийство помрачившаяся разумом Маргарита. Эта место она любила. Была в нем какая-то... Созвучность? Что-то неуловимо знаемое... как правда. Путь падения Маргариты ей был неведом, абсолютно чужд... А вот плата... Аглая так искусно в своей – в сущности, безоблачной и благополучной – жизни умела казнить сама себя за малейший огрех, так умела сжигать себя на жестоком огне совести, что и плаха, и костер ей казались почти родными.

Она продолжала чтение, стараясь не вкладывать знания своей души в текст: