Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Мостовые и тротуары оставались, по сути, единственным пространством для игр и прогулок. Отпрыски богатых семейств, которым возиться в уличной пыли было не к лицу, смирно восседали вместе со взрослыми на средневековых каменных скамьях у входа в дом.

Существовать «детской» идиллии, искренне восхитившей гостя из Германии, оставалось совсем недолго. Буквально, через три-четыре десятилетия город решительно перешагнул крепостную стену, а горожане — потянулись в форштадты.

Лет двадцать тому назад на территории былых исторических предместий можно было отыскать два топонима, имеющих к «детской странице» в истории Таллина самое непосредственное отношение: Ластекоду и Ластеайа.

Сами их имена — соответственно улица Детского дома и улица Детского сада — свидетельство тех проблем, которые принесла таллинцам бесконтрольная урбанизация позапрошлого века. Равно как и своеобразный памятник путям их разрешения.

Первая — до революции ее назвали Лютеро-Сиротской — хранит в своем названии память о первом в городе детском приюте: основан он был в год трехсотлетия церковной реформации, начатой Мартином Лютером.

Вторая изначально называлась Магдаленской: круглосуточный детский сад на территории бывшего «Магдалениума» — приюта для страдающих алкоголизмом женщин — был открыт уже в послевоенные годы.

Учитывая, что в западноевропейской традиции Мария Магдалина считается, помимо прочего, и покровительницей детей, возвращение былой улице Ластеайа ее исторического имени оправдано вполне.

Есть в Таллине, наконец, и «просто» улица Ласте, то есть Детская. Находится она в районе Нымме, до 1940 года бывшем отдельным, независимым от столицы городом-спутником. Название ее в дополнительной расшифровке не нуждается: улица ведет к импозантному зданию Клиники матери и ребенка, выстроенной в 1925 году в духе представительного необарокко.

* * *

Всесоюзную известность песне о восторженной любви к жизни принесли в середине двадцатого столетия два исполнителя — разом, но по отдельности: одессит Марк Бернес и таллинец Георг Отс.

Между тем строчку: «…и вершина любви — это чудо великое, дети» — соплеменникам легендарного баритона услышать на родном языке было не суждено: при переводе на эстонский она была заменена предложением, лишенным даже намека на афористичность. Наверное — неслучайно. Красивые фразы Таллин во все времена ценил меньше, чем поступки: филигранность речи городу, всегда стремившемуся подчеркнуть свое суровое, мужское начало, казалась слишком женственной и сентиментальной.

Таллин любит своих детей по-мужски: сдержанно, но искренне. Всех без исключения — застывших изваяниями парковой скульптуры, резвящихся в декоре фасадов, побеждающих любые преграды в городских преданиях.

Что с того, если в реальной жизни это им не всегда и не во всем удается?! Родной город по-прежнему относится к ним с отческой любовью. И не без основания рассчитывает на взаимность с их стороны.