Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Мы — у цели. Точнее — у массивной глыбы гранита, чей силуэт и вправду напоминает грузную человеческую фигуру. Изможденное женское лицо, поднятое с мольбой к небесам, призвано развеять последние сомнения: перед нами — окаменевшая Линда.

В народе ее называют Ируской матушкой или Ируской тещей — по имени ближайшей деревни Иру. Та, в свою очередь, позаимствовала имя у ближайшего городища Иру — еще одного предка Таллина, даже еще более древнего, чем Линданисе.

Сама скульптура значительно моложе: установили ее лишь в 1970 году. Рвением местных краеведов она встала приблизительно на том месте, где с незапамятных времен высилась Ируская баба — языческий культовый камень окрестных жителей.

Еще два века тому назад — в ту пору, когда юный Крейцвальд сперва учился, а затем учительствовал в Таллине, — крестьяне верили: переправиться через реку Пирита, не оставив до того каменной глыбе монетку — другую, — дело опасное, если не сказать — гиблое.

Тому, кто ехал в Таллин на ярмарку впервые в жизни или же отправлялся в город искать счастья ремесленного подмастерья, надлежало почтительно снять перед Ируской бабой головной убор, а затем — хорошенько угостить спутников выпивкой в ближайшей корчме.

Каждый год в ночь летнего солнцестояния вокруг гранитной глыбы раскладывали костры. Это ее и погубило: в середине позапрошлого столетия гранит раскалился докрасна. Попытки залить огонь водой имели для камня роковые последствия.

Местный помещик, и до того-то не испытывающий к Ируской бабе и ее популярности у своих вчерашних крепостных особых симпатий, распорядился употребить осколки для нужного и практичного дела: дорожного строительства. То, что еще совсем недавно было окаменелыми останками Линды, легло в основание Ируского моста. Ладный, четырехпролетный, о трех быках — он мог бы быть достопримечательностью Таллина, не погибни в 1944-м.

Восстановить его было по силам — исторические опоры верой и правдой служили вплоть до конца шестидесятых годов. Но власти сочли иначе: остатки оригинального строения были разрушены — место его заняла бетонная конструкция.

Где-то под полотном нового моста, на перекатах реки Пириты, покоятся останки верной супруги Калева, матери Калевипоэга, созидательницы холма Тоомпеа — легендарной Линды.

* * *

Свято место пусто не бывает: лишь стоило исчезнуть на подъезде к Таллину «подлинной» Линде, как среди горожан-эстонцев возникла идея увековечить супругу богатыря Калева в самом городе.

Мысль о создании «памятника» ей впервые родилась у проживавшего на тот момент в Италии эстонского скульптора Аугуста Вейценберга еще в 1878 году, но губернские и городские власти инициативу ваятеля на тот момент не оценили.

Высеченная из каррарского мрамора двумя года позже, супруга Калева дожидалась лучших времен добрых лет сорок, коротая свои дни в зале Эстляндского провинциального музея, — располагался он, разумеется, тоже на сотворенном Линдой холме Тоомпеа.

Звездный час ее пробил лишь после провозглашения государственной независимости Эстонской Республики: в 1920 году городские власти сочли, что декоративной скульптуры на площадях и в скверах новоиспеченной столицы явно недостаточно.

Работа Вейценберга на роль «первого эстонского памятника» Таллина подходила идеально. Прежде всего — потому, что служила материальным воплощением известной легенды. А одновременно — была напоминанием о «докрестоносном» прошлом города.

Вначале Линду планировали установить в бывшем Губернаторском саду — у самых стен замка Тоомпеа. Но потом решили: уместнее ей будет взирать на деяние рук своих со стороны, со Шведского бастиона: даром что насыпан он был только в конце XVII века.

Экспонировать признанную музейной ценностью скульптуру под открытым небом не решились — отлили точную копию. Вейценберг планировал несколько увеличить ее масштаб, да только денег и металла у городских властей, к сожалению, не хватило.

С тех пор она так и сидит на гранитном постаменте — по меткому определению основательно подзабытого ныне поэта-акмеиста Всеволода Рождественского, «отлитая в пасмурной бронзе, лишенная сердца и речи».

Кутается в волчью шкуру, на которую в тексте «Калевипоэга», кстати, нет и намека. Воплощает тоску и скорбь по мужу, которому она сохранила верность, заплатив за нее самым дорогим — собственной жизнью.

* * *

Таллинские влюбленные редко приходят к Линде: печальный облик скульптуры превратил ее в почти официальный памятник тем, кто был выслан из Эстонии и умер на чужбине. За исключением одного-единственного летнего дня — годовщины депортации 1941 года — героиня эпоса пребывает в полном одиночестве. На созданном ее трудами холме вершится местная политика и бродят суетливые туристы.

Город, выросший у подножья кургана Калева, по мере сил пытается не забывать ее, называя в честь Линды то кожгалантерейную фабрику, то судоходную компанию, то улицу, пролегающую через старинное предместье Каламая.