Там чудеса

Она распрямилась, шапку нащупала, выдохнула облегченно – на месте, – потом поняла, что Черномор-то так и не открыл глаза. Неужто она такая шумная?

– Не сбегу, – нехотя отозвалась Людмила. Он улыбнулся, и она добавила: – Расскажи, чем я особенная.

Стыдно сделалось оттого, сколь надменно слова прозвучали. Людмила застонала мысленно, но вслух ничего говорить больше не стала.

– Наложницы треплются? – понял все Черномор и наконец ноги на скамью закинул, на спину перекатился, потянулся сладко. – Не подслушивай. Я таким тоже баловался – одно расстройство.

– Расскажи!

– Ладно, ладно… – Он улыбнулся шире, а веки так и не поднял. – Жизни в тебе столько, что даже мне не вытравить.

– А ты… хочешь?

– Нет. Но могу. Погляди на остальных: что с ними сталось? Я приносил во дворец певчих птиц, а теперь окружен курями, что вовек не взлетят и не запоют.

Нутро взвилось, перекорежилось. Не получалось своей особенностью наслаждаться, слишком живо представилось, как следующим днем сидит перед колдуном новая девица, и уже Людмилу он обзывает курицей.

– Говорят, – процедила она, – ты покидаешь их, приручив. Где ж тут летать с подрезанными крыльями?

– Злишься, – вздохнул Черномор. – Не нужно. Я ухожу не потому, что сумел их приручить, а потому, что они приручились.

– Вздор какой…

– Нет-нет, дослушай. В каждом из нас огонь плещется: у кого – ослепительный, у кого – тусклый. Я бы хотел день за днем раздувать пламя своей избранницы и получать взамен то же, а они все… погасли и покорно приготовились во мне сгореть.

Было видно, как тяжело ему не вскочить, не открыть глаза, не подкрепить взглядом каждое слово, и все ж зачем-то Черномор продолжал лежать.

– Чего же ты ищешь? С такой девой не жизнь будет, а вечное сражение.

– Это ли не истинное счастье?

– Но я-то не хочу сражаться! – всплеснула Людмила руками.

– О, ты этого жаждешь, только научена другому. – Он рассмеялся. – И мальчишку своего выбрала чужим умом, не разглядев, что он-то как раз твой огонь своей унылой водой затушит.

– Чушь!

Людмила на ноги вскарабкалась быстро, неловко, чуть в юбке не запутавшись, к выходу подбежала и даже порог переступила, но замерла. Обернулась:

– И как много во мне огня?

– Хватит целый мир дотла спалить.

Дверь за ее спиной захлопнулась.

Так и не посмотрел Черномор ей вслед, так и не приподнялся.

Людмила отсчитала несколько шагов направо, свернула в тихий закуток, прошла еще столько же и новую дверь открыла. Семь раз.

А перед последним стянула с головы шапку.

– Почему ты не смотришь на меня?

Черномор скривился:

– Знаю, что не увижу.

– А ты проверь.

Глава II

Ни убегать, ни прятаться Фира не стала. Пожалуй, не поверила, что Руслан и впрямь меч достанет и замахнется. А еще такое облегчение вдруг накатило, что хоть в пляс пускайся.

Теперь ведь не придется больше ни шапку жаркую натягивать, ни голос силком грубить – горло от этого будто колючками заросло, и до сих пор там что-то возилось, покалывало и покряхтывало. Ну и о мытье давно мечталось: зудела кожа, на лице грязь коркой застыла (не помогла княжья тряпка вонючая) и с волос кусками отваливалась. Про запах и думать было страшно…

Озеро, конечно, часть пыли дорожной забрало, но нырнуть бы в него еще разок да побарахтаться. Фира даже покосилась на воду, да только с места не двинулась – не из-за Руслана, все еще за рукоять меча цеплявшегося, из-за мавок скорее. Пусть отступили они, но всегда передумать могут, и мало ли какая еще дрянь тут водится.

В затылок ткнулась лошадиная морда, защекотало шею челкой, и Фира невольно улыбнулась. Думала, Буран ластится, но тут приметила его вдали, за плечом Руслана, и обернулась резко.

Так и есть: вороной Рогдая. Смотрит с тоской, страшно так, и ждет чего-то.

– Не трогай его, – проворчал Руслан, когда Фира к морде черной потянулась, и больные глаза прикрылись.

– Переживаешь за ту, кого убивать собрался?

Она так и замерла к нему спиной. Захочет ударить – легко получится.

– Еще чего. Просто… не трогай. Злой зверь.

– Злые люди. А зверь друга потерял, горюет и даже месть вершить не пытается.

Вороной вдруг головой тряхнул, вскрикнул коротко и, отступив, забил копытом, захлестал по бокам хвостом, зазвенел сбруей. Фира помнила, как сверкали в свете молний навешанные на него железки, а сейчас во всей красе их разглядела, ахнула и бросилась снимать.

Пластины, к седлу прилаженные, такие тяжелые, что она под ними чуть не переломилась. Цепи толстые, через круп и холку перекинутые, отчего шерсть под ними свалялась, облезла, и выступили на израненной коже кровавые капли. Побрякушки, в гриву вплетенные, на клинки крохотные похожие, – Фира все пальцы изрезала, пока их выковыривала.

Вороной терпел. Даже приплясывать перестал, похрапывал только иногда, словно от быстрого бега. А когда она потянулась подпругу отстегнуть, заржал и попятился.

– Что ты? Тише, тише. – Фира ладонь к морде коня прижала, погладила, и он затих. – Без седла легче будет.

– А ехать ты как без седла собралась? – подал вдруг голос Руслан.