Там чудеса

Руслан бы не поверил – его ведь даже княжичем не назвали, – но то он, а храбр страдал то ли наивностью, то ли толстокожестью, потому кивнул:

– Так чего стоишь тогда? Беги, пока Дотья шум не подняла. – После чего рукой махнул, подзывая Руслана: – А ты, князь, поди посмотри, кого для свадьбы твоей отловили. Велено всех отгонять, кроме тебя.

И он пошел, как тут откажешься, хотя смотреть ни на кого не хотелось. Хотелось помыться. Поспать. И вырвать себе язык, ибо ляпнул же что-то лишнее, пусть и не понимал пока, что именно. И не то чтобы ведьму было жаль, но девка же, и такой он ее еще никогда не видел…

Руслан едва не оглянулся убедиться, что Дельфира тоже отправилась восвояси, а не стоит все там же истуканом, но в последний миг по шее себя хлопнул, почесался и удержался.

Ничего ей не сделается, правда еще никого не убила.

В конце концов, свершит какую-нибудь ведьмовскую пакость и успокоится.

Глава III

Венки из светлицы выносили охапками да под песню, но такую заунывную, будто не жениху княжну отдавали, а треглавому змию на съедение. Фира, может, и подпела бы, но горло сохло и дрожало от того гула, в который сливались девичьи голоса, а к глазам подступали слезы.

Похоже, верно они тут воют, то ведь не просто свадьба – прощание. Для них – с Людмилой, для нее – с родными и домом, а для Фиры…

Для Фиры – с целым миром и белым светом, ибо дальше виделась только тьма.

«…Сама ты никому не нужна станешь».

Все ж не солгал Руслан, как бы тошно ни было от слов его и лица надменного. И в Луаре ее не ждут, и отсюда погонят, хорошо, если на все четыре стороны, а не в жены к первому, на кого великий князь укажет.

Фира не сомневалась, что теплые, почти отеческие чувства его к ней искренни, как искренне и стремление одарить ближних благом, а что есть благо для девицы, как не замужество? Она и сама не прочь обрести наконец настоящий дом, но для того ведь и любовь нужна настоящая. Глубокая. Единственная. Такой, как у Людмилы – только увидала издали и сразу поняла, что твое, – с Фирой точно не случится. Не умела она никогда в омуты бросаться, а кто станет ждать, пока она узнает избранника получше?

Нет, надо уходить. Самой, да поскорее.

Вот проводит княжну и своей судьбой займется, пока всё за нее не решили.

Фира вздохнула украдкой, переносицу на миг стиснула, загоняя обратно непролитые слезы, и повернулась к застывшей рядом няньке Дотье.

– Много наплели, – улыбнулась ласково. – Все головы в детинце украсим.

– Еще б и на посадские хватило, кабы кое-кто не отлынивал, – строго отозвалась та.

Не смягчилась еще. Не простила вчерашнего побега. Казалось бы, улизнули-то совсем ненадолго да под сумерки, когда даже у молодых девиц глаза уже кололо и работать в светлице стало невозможно, а вот ведь!.. Осерчала Дотья и ждала их по возвращении на пороге, так что Людмилу сразу в покоях заперли, и не явилась она ворожить. Да и Фира к ней пробраться не сумела: нянька прямо под дверью спать устроилась, на заре же подняла обеих и теперь водила с собой за руки, будто нашкодивших козлят. Ни мгновения не дала, чтобы поговорить с княжной, а поговорить надо было.

Больно уж обиженно та поначалу глядела на Фиру, почти со злобой. Неужто винила ее за надсмотр? Сейчас же и вовсе отвернулась и больше вниманием не удостаивала.

Вечерняя тревога вновь вскинула голову и вгрызлась в нутро с удвоенной силой. Еще и песня эта тоскливая, въедливая, бесконечная… Сколько можно таскать дурацкие венки? Пять дородных юниц, а сухая сморщенная нянька и то быстрее управилась бы!

Фира дернулась было помочь, но Дотья тут же ухватила ее за запястье:

– Без нас справятся, свербигузка. Стой и светом утренним наполняйся, чтоб к омовению невесты ни одной мысли дурной вот тут не осталось. – И стукнула ее по лбу скрюченным шишковатым пальцем.

Таким же, как лета назад, когда Фира только прибыла в Рось.

Сгорбленная, дочерна загорелая старуха тогда казалась ей злой ведьмой из страшных сказок. Все зыркала с прищуром из-под платка, тощими руками потрясала, ногами шаркала, а если улыбалась, так и вовсе нагоняла жути редкими покосившимися зубами. Но при дворе ее обожали, и вскоре стало ясно отчего.

Не было здесь никого добрее и заботливее, и вверенную ей детвору Дотья не только воспитывала, но и баловала по случаю, а случай выпадал часто.

Так что брани ее Фира не боялась – лишь стыдилась своих проказ.

– Для омовений мне хватит тебя, нянюшка, Оляны и Вьялицы, – вдруг подала голос Людмила, и Фира все же шагнула вбок, чтоб взглянуть на нее, стоящую у другого Дотьиного плеча.

– Что?

– Да и расчесать ты меня без чужаков сможешь, – продолжила княжна, словно не услышав. – Тяжелы для луарки наши дикие нравы. Верно, и на капище она не пойдет, чтоб Творца своего не гневить.

Девки как раз снесли на улицу к телеге по последней охапке венков, так что песня их затерялась вдали. Олянка и Вьялица, княжевы племяшки, сплетничавшие на лавке у окна, умолкли вмиг, будто языки проглотили. И так тихо в светлице сделалось, что судорожный вздох Фиры прогремел громом.