Там чудеса

Она стиснула кулаки и зажмурилась, чувствуя, как катятся по щекам слезы, но смахивать их не стала. Посопела тяжело и, взглянув еще раз на отца, за стол вернулась. И в тот же миг…

– Ну что ж, Руслан, коль дочь моя сама себя спасла и ныне за себя в ответе, у нее и спрашивай, пойдет ли за тебя.

Дыхание перехватило. Людмила к отцу развернулась и во все глаза на него уставилась, боясь поверить.

– Дыру прожжешь, – проворчал тот тихо-тихо. – Потом поговорим.

– Спасибо, – так же тихо откликнулась она.

И дальше слушала вполуха. Казалось странным, что никто в Людмилу не тычет пальцем – разве ж не сыплются из глаз ее счастливые искры? Разве ж нет за спиной птичьих крыльев, готовых вознести ее в небеса?

Теперь усидеть на месте стало еще сложнее, но она старалась. Ради Фиры, которую Руслан как раз подвел к великому князю и назвал своею.

– Верно дед мой сказывал, – вздохнул отец, – куда ребенка ни толкай, он всё одно свою дорогу отыщет. И ты, Дельфира…

– Прости.

– Родитель твой, должно быть, осерчает. Мало того, что сын в Нави сгинул, так теперь еще и ты домой не вернешься.

При упоминании брата Фира побелела, но Руслан руку ее сжал и тем словно сил придал.

– Я бы и так не вернулась, ты знаешь, Владимир. Рось давно стала мне домом. Но ежели отец пойдет войной…

– Ох, брось! – Великий князь расхохотался. – Что ж мне тогда, еще и горцев с мечами ждать? О спорах стариков не тревожься, мы сами всё решим. И если люб тебе южный князь…

Она вспыхнула, но взгляд не отвела, кивнула:

– Люб.

– Ну так ступайте!

Людмила выдохнула, когда Руслан с Дельфирой отошли в сторонку и головы друг к другу склонили. Какой же гнев подобная картина вызвала в ней в ту ночь злосчастную и какую нежность вызывала теперь… А может, то просто радость от обещанной свободы еще не развеялась, но, как бы то ни было, улыбка не сходила с уст.

Храбров награждали долго и все больше златом, а потом отец наконец махнул скоморохам, и загремели в тот же миг бубны, струны зазвенели, повскакивал со скамеек народ.

И Людмила вскочила, отца в щеку клюнула, Чаяне подмигнула, растрепала волосы паре братцев и под их возмущенные окрики к подруге кинулась.

– Он отпустит меня, отпустит! – запрыгала, ладони ее в своих стиснув. – Ты слышала, слышала?

– Все слышали, – пробормотал за плечом Дельфиры Руслан, и та легонько локтем его пихнула, да без толку. – Только храбров с тобой отправят полгридницы – не разглядишь ничего за их спинами в странствии своем.

Людмила фыркнула:

– Это мы еще посмотрим. – И потянула Фиру плясать.

Пусть помучается наглый князь, потоскует, подумает.

Но он долго думать не стал – уже через пару кругов руку невесты сцапал, к себе ее притянул и сам закружил, а Людмила со смехом на пустую скамью повалилась. Она ведь только и успела спросить у Фиры:

– Не жалеешь?

И услышать короткое:

– Нет.

И сердце-то не болело почти, не ёкало. По крайней мере, не за этих двоих, с такой любовью друг на друга смотревших, что даже слепец то почувствует и отвернется стыдливо. А вот от иных дум становилось немного горько, и рука невольно к запястью тянулась, на котором…

– Значит, по степи на скакуне промчаться? – Рядом опустился Ратмир, спиной к столу прислонился, локоть на него закинул. – С удовольствием покажу тебе все наши просторы.

Людмила тоже на стол облокотилась, прищурилась:

– Думаешь, одна пропаду?

– Нет, но… степи наши полны опасностей.

– Я побывала в Нави!

– Я тоже. А еще встречал кульдыргыш, а ты – нет.

– Кульды… – Людмила запнулась, попыталась повторить слово про себя, но плюнула. – И кто это?

– Заставляющая смеяться.

– Звучит… безобидно.

– Тебе понравится.

Она вдруг осознала, что во взгляде Ратмира нет прежней страсти, только хитринка и интерес искренний, такой простой и понятный. Он смотрел на Людмилу открыто и ждал ответа, но, пожалуй, не огорчился бы, откажи она прямо здесь и сейчас.

– Степь… – промолвила она и улыбнулась. – Почему бы и нет.

– Ты не пожалеешь, княжна, – подмигнул Ратмир и на баюнов зыркнул, что сгрудились в углу, верно, в этот же миг песнь про спящих дев сочиняя.

– Не пожалею.

Людмила потерла правое запястье, а потом незаметно коснулась левого. Но не кожи, а тонкой косицы, что повязала туда незадолго до пира.

Косицы черной, из частички Черноморовой бороды сплетенной.

«Найду тебя где угодно».

«Что ж, колдун, начинай искать».

Не бывал я на том пиру. Котов, знаешь ли, на пирах людских не жалуют. А вот песню слыхал, ту самую, первую, о девах спящих, о проклятии страшном, о чувстве великом, что его развеет.

Верно, и ты слыхал, потому и сидишь теперь здесь, сверкаешь зенками.

Но я тебе так скажу (уже давно говорю, да ты все ушами хлопаешь): не торопись и поразмысли дважды.