И теперь силы стали возвращаться. Очень медленно. А вместе с ними и надежда. После полутора часов этих бережных упражнений циркуляторную нагрузку можно было целиком передать сердцу. Новое ожидание, «боясь моргнуть», если вспомнить о хрупкости равновесия. И все же с этого момента время играло на нашей стороне. Действительно, нам удалось увидеть, как восстановление продолжается, желудочки все увереннее выполняют свою работу. К нам окончательно вернулась надежда.
С огромным облегчением я выпрямился. И снова меня охватил трепет. На этот раз – трепет уважения и величия. Это сердце, такое маленькое в сравнении с огромной полостью, в которую его поместили, с великолепной силой и храбростью выполняло свою тяжелую работу. И в этот самый момент у него как будто появился собственный характер. Доблестный, цепкий, энергичный. А потом я осознал его феноменальный потенциал. Его каждодневную титаническую работу – восемьдесят тысяч сокращений в день равны двум марафонским дистанциям для бегуна, и это повторяется постоянно, днем и ночью, без всяких остановок. А оно будет выполнять эту работу… каждый день всей жизни.
Еще полчаса. Теперь сокращения проходили без спазмов и задержек. Сердце работало мягко, с гибкостью великого атлета. Все шло как по маслу. На этот раз мы выиграли и второй тур, победа за нами.
Краем глаза я заметил, что Хитенду ловит мой взгляд. Я поднял голову. Он не дал мне задать вопрос:
– Рене, я сделал все, что смог, чтобы оказаться здесь как можно быстрее.
– Я знаю, Хитенду. Извини, что был так резок с тобой. Нервы сдали. Я действительно боялся, как бы мы не пересадили уже умершее сердце. Боялся, что оно никогда не заработает. Сегодня мы едва успели. Вы закончите? Мне нужно сделать пару звонков.
Из аппаратной я позвонил родителям Михаэля, чтобы сообщить им, что трансплантация прошла успешно. Я избавил их от перечисления наших трудностей, моментов сомнений и тревоги. Затем пришли коллеги-кардиологи. В операционном блоке собралось человек десять. Хотя мы и выполняем пересадки сердца регулярно, все равно они частично носят характер чего-то магического, сверхъестественного и авантюрного. Во-первых, они совершают чудо, давая новую жизнь умирающим пациентам, пусть даже она обременена постоянным лечением. Во-вторых, Природа и медицина вместе делают чудо возможным. И это находится за гранью понимания.
Это чудо начинается с того, что главные функции организма сосредоточены каждая в одном органе: сердце нужно для кровообращения, легкие – для газообмена, почки – для очистки крови, кишечник – для пищеварения, печень – для «химии», мозг – контрольная башня – для мышления. Оно продолжается благодаря тому, что ко всем этим органам есть легкий доступ: стоит только проникнуть под нашу оболочку, и их можно отделить от прилегающих к ним тканей. Эти органы можно извлечь и переместить в другой организм, и они будут им приняты и там, на расстоянии, снова станут выполнять свои функции.
Я всегда считал, что цитату Альберта Эйнштейна: «The most incomprehensible thing about the world is that it is comprehensible»[53] можно свободно применить к медицине, часто – к хирургии, всегда – к трансплантологии и в полной мере – к пересадке сердца.
Хитенду и Барбара сели рядом со мной прямо на пол. Все мы были одинаково счастливы. Задача была тяжелая, рискованная, неопределенная, и от этого ее завершение только прекраснее. Наша сегодняшняя капелька воды, которую постоянно уносил злой ветер, потребовала от нас продолжительного и невероятно напряженного потока воздуха, чтобы остаться на нужном пути. Пока Кристоф и его бригада организовывали перевод Михаэля и всего, что его связывало с капельницами и мониторами, мы поэтапно вспоминали этот длинный день, готовые смеяться над всякими пустяками. Нервным смехом, словно заклинающим проблемы.
– Хитенду, от тебя не было никаких вестей! Мы боялись, уж не заблудился ли ты в Неаполе.
– Больница оказалась крошечной, где-то в глуши, далеко от города. Кучу времени ехали до аэропорта. Больше часа. Хотя шофер ехал быстро. Даже слишком быстро для меня, временами мне было просто страшно.
Несколько похожих эпизодов пришли мне на память. Я продолжал тему, вороша воспоминания:
– Видишь ли, старина, в этом трансплантация похожа на вестерн. Только лошадей и дилижансы мы поменяли на машины «скорой помощи» и вертолеты, но и эти путешествия не обходятся без приключений.
Действительно, все эти поездки по городам и деревням, где наши быстрые и громогласные машины проносятся так, что все замирают на месте, пролетают на красный свет, едут по встречной полосе, сокращают путь по опасной дороге – все это иногда похоже на фантастическую погоню. В связи с трансплантациями я пережил много героических рейдов и гонок с препятствиями: вертолет, который вынужден повернуть назад, потому что не мог пробиться в слишком густом тумане; аэродром, который вдруг закрыли, потому что он завален свежевыпавшим снегом, и бесконечное возвращение на машине скорой помощи или направление в соседний аэропорт из-за местного потопа.