Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

– И несмотря на это, Хитенду, нам всегда удавались трансплантации, мы всегда добирались до места. Бывало напряженно, как сегодня, но у нас всегда получалось.

Оба с улыбкой слушают меня, как внимают старому болтуну, который рассказывает о своих военных кампаниях. Шумный отъезд Михаэля в отделение реанимации заставил нас поднять головы. Я проводил взглядом караван, пока он не скрылся за аркой в коридоре. Посмотрел вдоль него и увидел настенные часы. Они показывали семнадцать часов две минуты.

Довольный, я вернулся в свой кабинет. Скоро наступят сумерки. Я вышел в сад, проверил виноград на лозе и уселся на скамейку под деревьями. Сейчас в этом пространстве, так не похожем на привычную мне операционную, в момент отдыха я думал о другой, более жестокой стороне реальности: о родителях нашего донора, этого Маленьком принца, которого смерть забрала на рассвете. Вырвала из жизни и отняла у родных. Я вспомнил о том времени, когда работал в бригадах реаниматологов, и о своей стажировке в нейрохирургии. Каким тяжелым был момент, когда нужно было сообщить печальную новость о безвременной кончине ребенка его родителям, которые все еще были полны надежды! Казалось, ты вытаскиваешь камень из фундамента и видишь, как все здание покрывается трещинами, а потом обрушивается в буре криков и плача. Некоторые родители сначала срывались в бесполезный протест или наивное отрицание, но в итоге все сдавались, и мы были бессильны перед ними, переполнены их болью, потрясены их рыданиями, не в состоянии ни что-то сказать, ни что-то сделать. После этой ошеломляющей новости они вставали, бледные как призраки, каковыми по существу и становились, просили посмотреть на ребенка, машинально подходили к изголовью и снова падали на пол, рыдая. Как же тяжело было через некоторое время, когда они все еще страдали, просить у них разрешения на взятие органов! Как трудно было просить их о великодушии в тот момент, когда они все потеряли, когда протест против невыносимой несправедливости судьбы, против жизни и против чужого счастья невозможно было сдержать! Но именно в таких чрезвычайных ситуациях – полный контраст! – я был свидетелем самых прекрасных душевных порывов. Сломленные, вне себя от боли, родители говорили нам: «Конечно, у нашего ребенка было столько друзей, он был такой хороший, так любил жизнь!» Или еще: «Может быть, вот так какая-то его часть продолжит жить». Они оказались во тьме, но все еще были способны видеть луч света. Они погружались в смерть, но им все же удавалось почувствовать искры жизни.

Родителей сегодняшнего донора я не видел. Их ребенка – кроме пары технических замеров – не знал. Но я получил от него сердце, которое снова запульсировало в тысячах километров от того места, где оно билось раньше. Я видел, как это сердце набиралось сил и решимости вдалеке от дома. Я видел, как внутри другой грудной клетки оно вышло на новый курс, новую орбиту, в новую вселенную.

Стало видно звездное небо. Казалось, оно чуть подрагивает от далекой бесконечности. Я подумал о зонде «Voyager», который покинул планету Земля много лет назад и неуклонно движется к другим мирам. Из глубины мрака он продолжает отправлять нам едва уловимые сигналы о своем существовании. И нам удается, через фильтры и усилители, выделить эту едва заметную волну из бесконечного небытия вокруг нее. Мне бы хотелось, чтобы эти родители тоже вгляделись в небосвод в поисках знака из бесконечности, прислушивались к приглушенному звуку бубенца. Я бы хотел, чтобы они знали: где-то на небосклоне жизни, подобно мерцанию далекой звезды, сердце их ребенка продолжает биться и жить.

И улыбаться.

ЧЕМ ДЕНЬ ОБЯЗАН НОЧИ

«Люди Севильи,

Спите мирно,

Все тихо,

Два часа сейчас».

«Песня ночного сторожа» «Андалузия», оперетта в двух действиях, 1947. Франсис Лопес, 1916 –1995, Луис Мариано, 1914 –1970.

Женева, Нью-Йорк, Лондон,

Париж, Цюрих, Лозанна,

1982–2015

Луна едва освещала город. Расплывчатые очертания облаков приглушали и просеивали ее свет, рисуя странные арабески на крышах домов. В едва освещенном полумраке спали дома. Покой, тишина, безмолвие. Иногда спокойствие нарушал шум мотора где-то вдалеке. Кошка, увидев меня, поспешила спрятаться под туями в саду. Легкий бриз гладил меня по лицу. Последние остатки сна, которые не давали глазам открыться, теперь исчезли.

Я резко замедлил шаг, вдохнул полной грудью свежий воздух, поднял голову и посмотрел на звезды. Я нашел несколько знакомых созвездий: Цефея, Кассиопею, Большую Медведицу, а от нее и Полярную звезду. Прекрасный момент в самой глубине и прохладе ночи. Я чувствовал такую легкость, как будто парил над землей. Как будто я был единственным, кто не спал под гигантским небосводом, моими сообщниками были ночь, луна, облака и ветер. Я чувствовал себя неотъемлемой частицей этого огромного мира.