Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Я начал с высвобождения передней части, затем одна из боковых сторон. Как я и подозревал, она вросла в стенку верхней полой вены и в правое предсердие. Нужно дать крови путь в обход сердца, чтобы иссечь инфильтрированные части. В ход пошел старый добрый аппарат искусственного кровообращения.

Он установлен и теперь отводил кровь перед самым входом в сердце.

— Ножницы!

Стенка полой вены вырезана на несколько миллиметров дальше границ опухолевой инфильтрации. Иссечение продолжалось на уровне предсердия, граница проходила по здоровым тканям: я не хотел оставить фрагмент опухоли, который может снова начать расти. После резекции осталось зияющее отверстие, через которое виднелся трехстворчатый клапан, первый клапан сердца.

Мы распластали перикард, прочную и гибкую оболочку сердца. Вырезали из него лоскут по форме кратера и пришили по краям. Сердце и полая вена, освобожденные от опухоли, в порядке. Вырезана половина всего образования. Я повернул ее вбок, чтобы отделить от легкого. Сначала она поддавалась, но по мере того, как мы приближались к воротам легкого, возобновилось приращение, и в конце концов мы обнаружили инфильтрацию в легочные вены и артерию. Иссечение в этих хрупких тканях очень сложное, двигаться нужно медленно. И все же с тщательностью археолога, шаг за шагом, нам удалось довести резекцию до здоровой ткани. Половину стенки артерии пришлось удалить. После пяти часов напряженной борьбы, ежесекундного противостояния, огромная опухолевая масса целиком покинула грудную клетку. Размером она была с грейпфрут. Но наш труд был еще не окончен. Отнюдь нет: нужно было восстановить легочную артерию. Это надо делать с большой осторожностью — так тонки ее стенки, их можно сравнить с папиросной бумагой. Гораздо проще и быстрее было бы после освобождения сердца удалить правое легкое вместе с опухолью. И мы, конечно, в этот час были бы уже по дороге в кафе, но Люси при этом серьезно пострадала бы.

И мы снова спустились в забой для новой кропотливой работы. Мы снова использовали тоненькие и гибкие заплатки, тщательно пришивая их к краям артерии, а затем и легочной вены, чтобы заменить иссеченные фрагменты. Сосуды восстановлены отлично — надежный залог успеха операции.

Закончив эту вышивку, я повернулся к Доминик…

— Все в порядке, До, мы здесь почти закончили. Можешь возобновить вентиляцию обоих легких.

Она направила воздух в легкие. Сдутые, съежившиеся, с каждым импульсом они расправлялись, вновь обретая форму, место в грудной клетке и светлый цвет.

…затем обращаюсь к перфузионисту Томиславу.

— Томи, можно отключать насос.

Работа аппарата перешла к сердцу и легким Люси. Все шло наилучшим образом. Кровяное давление в норме, насыщение кислородом — тоже. И, несмотря на длину швов, никакого подтекания. Можно вынимать канюли и закрывать грудину.

— Ну и сколько времени шло сражение?

— Восемь часов с момента, как рассекли кожу.

Я был вдвойне доволен нашей работой. Нам удалось извлечь опухоль целиком и при этом сохранить оба легких. Конечно, сейчас преждевременно праздновать победу. Даже если невооруженным глазом не видно остатков опухоли, мы не можем исключить поражения близлежащих лимфоузлов или других, более отдаленных органов, таких как мозг, кости или печень, злокачественными клетками, которые затем разгорятся метастазами. Но все мы прекрасно знаем, что излечение возможно только при тщательном и полном иссечении опухоли, какими бы большими ни были технические трудности.

Кабинет перфузиологов. Телефон. Мать Люси.

— Все прошло хорошо. Мы смогли удалить опухоль и сохранить легкое. Она хорошо перенесла операцию.

— Спасибо, доктор. Мы все очень надеемся, что на этот раз ей хоть немного повезет. Что в этот раз судьба перестанет так ее мучить.

— Конечно, мы все тоже на это надеемся. Мы тоже надеемся, что она наконец выздоровеет и навсегда избавится от этой ужасной болезни.

Я ушел из операционного блока, выжатый как лимон, все болело. Стоять изогнувшись, без движения вредно для скелета, попытка пошевелиться болезненна, как будто позвоночник пропитан клеем, суставы и внутренние органы пересохли и трутся друг о друга, хрящи истираются, пока синовиальная жидкость не увлажнит их. Вот такой одеревенелый, я потащился в кабинет, согнувшись вопросительным знаком.

Стелла увидела, как я вхожу с видом Квазимодо, который ей хорошо знаком, — так всегда бывает после слишком долгой операции.

— Ну что, шеф, опять спину сломал? — полунасмешливо-полузаботливо бросила она.

— Да, мне нужно полежать.