Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Операции следовали одна за другой. Обходы прооперированных вся бригада совершала в быстром темпе. Время для нас — упрямый спорщик, который то и дело препятствует нормальному ходу дня и решительно уничтожает все моменты передышки. Особенно те, когда мы могли бы уделить немного времени тем пациентам, которые чувствуют себя неплохо, или тем, кто особенно нас тронул. Как, например, Люси, это поразительное сочетание чистосердечия и решимости.

Я хотел зайти к ней и побыть подольше, поговорить с ней, лучше ее узнать, послушать, что она расскажет о своих планах, мечтах, о том, что ей нравится. Я думал об этом много раз, но то не находил времени, то забывал, когда время было.

Ее выписали из больницы, а я так и не побыл с ней подольше.

Три недели спустя Стелла показала мне письмо от Люси. Почерк у нее был уже практически взрослый, хотя еще оставалось что-то детское в использовании разных цветов, в оформлении текста, в маленьких рисунках — цветочках и сердечках, украшавших страницы. Та особенная зрелость, которая так удивила меня, была в самом тексте. Может быть, призрак возможной смерти заставил ее так быстро повзрослеть? Или просто она была очень рано созревшим ребенком?

Она еще раз благодарила меня и уверяла, что чувствует себя хорошо. Новость эта очень обрадовала меня. В конце послания она спрашивала, не могу ли я прислать ей «фотографию ее хирурга с автографом».

У меня было несколько фотопортретов на глянцевой бумаге, которые делал профессиональный фотограф. Я взял две фотографии и подписал одну по-немецки, а вторую по-французски:

«Люси,

С большой надеждой на выздоровление.

С огромной надеждой!»

— подписал и отправил ей.

И снова я целиком погрузился в работу. Снова предсердия, желудочки, клапаны и сосуды бросали нам вызов. Снова недели пролетали как дни, с бешеной скоростью. Несколько раз я встречал того коллегу-онколога в подвальных коридорах и всякий раз спрашивал:

— Как дела у Люси?

— У нее все хорошо.

— А что там опухоль, которую мы удалили? Она была мертва?

— Не совсем. Было несколько активных очагов, несмотря на предварительное лечение. И поэтому мы продолжаем химиотерапию.

— А прогноз? Благоприятный же! Или нет?

— Пока трудно определить.

Время бежит, и вот промчалось полгода. Люси исчезла с моих радаров до того момента, когда мы с бригадой обедали и подошел тот самый коллега-онколог, нагнулся к моему плечу и бесцветным от горя голосом прошептал:

— Вчера, в воскресенье, Люси скончалась.

— Что?!!

Я подскочил, как от удара молнии.

— Да, у нее случилось резкое обострение из-за метастазов в головной мозг, она быстро потеряла сознание. Все произошло очень быстро. Через несколько дней она впала в кому, и вскоре все было кончено.

— Не может быть!

Я был раздавлен, без голоса, без сил. В голове стояла какофония, заглушавшая все остальные звуки.

Коллега встал, извинился и ушел.

Больше никто не разговаривал. Не двигался. Наши мысли витали где-то в пустоте.

Ее лицо, взгляд зеленых глаз.

Вот что возникло в моей памяти. А с ними пришло неприятное ощущение, что Люси, по-видимому, так и не перестала чувствовать, как возле нее бродит зловещая тень. Близкая опасность, которая на какое-то время выпала из поля моего зрения.

«То белеет туман над водой», — ответил я на ее страхи. И, наверное, какое-то время она верила этим обнадеживающим словам. Наверное, она верила в нашу способность уничтожить нечистую тварь, притаившуюся в ее теле, прежде чем вновь поняла, что мы бессильны.

Последняя мольба ее зеленых глаз.