Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Робина недавно перевели в интенсивную терапию. Он еще не вполне проснулся, но благодарно кивнул мне, когда я сообщил ему о нашем успехе. За ближайший час он совсем отойдет от наркоза, откроет глаза, и его можно будет «отсоединить» от аппарата искусственного дыхания. Вся эта операция, с рисками и возможными опасностями, окончательно будет для него позади.

Я направлялся в UniversitätsSpital, больницу для взрослых, находящуюся в восьмистах метрах от моей базы, где я тоже работал. Там мне нужно было провести последний осмотр пациента, которого завтра я должен оперировать. Хотя обычно я ходил туда пешком, в этот раз, без особых причин, я взял машину. Уже показалась стоянка, когда пейджер и телефон принялись разрываться одновременно. На обоих высветился номер интенсивной терапии. Я ответил на звонок.

— Быстро сюда, у твоего пациента кровотечение.

Голос не допускал возражений.

— Как кровотечение? Я только что от него, и все было хорошо.

— Может быть, но сейчас кровотечение есть, причем массивное. Давай быстрее, давление скоро упадет до нуля! Все очень плохо.

Я развернулся с визгом покрышек, проехал по улице против движения, на полном ходу подлетел к подъезду скорой помощи, бросил машину, где пришлось, и понесся вверх по лестнице.

Там царил апокалипсис.

Вокруг койки суетились пять или шесть человек, выкрикивали распоряжения, выполняли их, бегали во все стороны. Стояла неописуемая какофония с отчаянной жестикуляцией. Хитенду уже снова открыл грудину и вел сражение внутри грудной клетки Робина. Но главное, главное — везде была кровь: на нем, на простынях, на полу. Там натекла большая красная лужа, частично уже свернувшаяся.

Я взглянул на монитор: артериальное давление больше не колебалось. Кривая, которая должна бы двигаться, подпрыгивать, стала плоской и шла в самом низу экрана. Бедный ребенок полностью опустошен, он потерял почти всю кровь. Не раздеваясь, я быстро накинул халат, натянул стерильные перчатки и присоединился к Хитенду на поле битвы.

— Кровотечение под контролем?

— Не уверен.

Вслепую я стал искать аорту, так как настолько обильное кровотечение, с такой красной кровью, может быть только из аорты. Подозреваемый номер один — линия шва на ней. Мой палец немедленно обнаружил углубление у ее основания. Тогда я понял, что нашел слабое место, которое не выдержало. Не убирая палец, я умоляюще взглянул на Катарину, заведующую реанимацией:

— Ради бога, лейте по максимуму! Сколько можно флаконов, одновременно.

— Мы так и делаем, но, похоже, кровь вытекает с той же скоростью.

— Сейчас должно получиться, я блокирую утечку.

Наконец артериальное давление отозвалось медленным подъемом. Снова появился пульс. Я чувствовал его под пальцем, и он снова отображался на мониторе. Мы продолжали переливание крови. Работа сердца, возобновившаяся с притоком крови, вновь стала эффективной. Аорта наполнялась. Я боялся пошевелиться, опасаясь повторно открыть путь кровотечению. Разрыв казался мне довольно широким, он был почти с подушечку моего указательного пальца. Контроль опять стал очень зыбким, так как подъем кровяного давления мог увеличить разрыв, который пока что был закрыт только моим пальцем. Установить зажим по касательной к разрыву было невозможно из-за близости коронарной артерии. У меня было только одно решение: снова установить аппарат искусственного кровообращения. Когда он возьмет на себя функцию сердца, я смогу зажать всю аорту, как во время операции, подробно изучить проблему и устранить ее.

— Хасан, давай сюда аппарат, быстро! Прямо сюда. Как хочешь, но сюда. Это тебе надо прийти. Мы не можем переместиться в операционную, слишком опасно.

— Оʼкей, босс.

Я знал, что пройдет минут пятнадцать, прежде чем аппарат можно будет подключить. Пятнадцать минут, в течение которых надо держать утечку. Я застыл, сосредоточившись на своем пальце, потому что все зависело от него, от его неподвижности. Не отводя глаз от эпицентра катастрофы, я вновь умоляюще обратился к Катарине.

— Слишком высокого давления тоже не нужно. Только чтобы хватало для питания мозга. Я не уверен, что долго смогу тут простоять, а если разрыв увеличится, удержать кровотечение будет вообще невозможно.

И потянулось ожидание.

Долгое, неудобное, тяжелое.

Просто пытка.

Мне нужно было сосредоточиться на моем указательном пальце — почти без опоры в этом пространстве он должен был оказывать на аорту ровно такое давление, чтобы кровь оставалась внутри, и в то же время сдерживать нажим, чтобы не продавить разрыв и не дать крови хлынуть наружу, непоправимо увеличивая брешь. Трудно вот так стоять на страже, следя за каждым ударом сердца, в течение такого долгого времени. Впрочем, эту силу и упорство мне придавал дополнительный стимул: я чувствовал себя ответственным за эту драму, и ее искупление было в моих руках.

— Хитенду, можешь очень осторожно подготовить канюляцию?

Он аккуратно ввел канюли, которые нужно подключить к аппарату… когда он будет здесь. И снова неусыпная бдительность, ожидание, текущее секунда за секундой.