Там, где дым

– Послушай, – неуверенно начал он, – не знаю, правильно ли я поступил, но… Полицейские спросили, может ли кто-то испытывать к нам неприязнь, и я назвал Пола Сазерленда.

Кейт оглядела разгромленный кабинет.

– Мне кажется, он не мог такого натворить.

– Пьяный – мог. Он сильно на тебя злится.

Кейт придержала свое сомнение при себе.

– Единственное, чего я не могу найти, – жесткий диск с резервной копией файлов из шкафа с картотекой, – добавил Клайв. – У нас есть другие, так что это не конец света. Ты не могла его куда-то убрать?

– Нет, вряд ли. – У Кейт не было сил связно думать. Жесткий диск сам по себе не представляет ценности, к тому же на нем нет никакой важной информации. Если его украли, невелика потеря.

– Я так, на всякий случай спросил. Может, еще найдется. – Клайв оглядел кабинет. – Помочь тебе прибрать?

– Нет, спасибо. Сама справлюсь.

Клайв ушел. Кейт провела руками по волосам, радуясь, что утром не стала их заплетать. В висках застучало – верный признак мигрени. Ее потрясла грубая, бессмысленная жестокость, с которой неизвестные разгромили офис.

На полу валялись справочники. Кейт наклонилась, чтобы вернуть их на место. Под ногами что-то хрустнуло.

Она опустила глаза.

Это оказался спичечный коробок.

Глава 17

Часовня при крематории была выстроена в стиле модерн, без излишеств: стены унылого горчичного цвета, окна высоко под потолком. Скамьи из светлого дуба, как в парке. В дальнем конце зала – простой деревянный крест.

Перед скромной кафедрой сидели скорбящие в траурных одеждах. Кейт вспомнила похороны мисс Уиллоуби, на которых присутствовала лишь она сама да скучающий юрист. На помосте стоял гроб, окруженный с трех сторон темно-синими занавесками. Никто не оглянулся, когда Кейт потихоньку устроилась на заднем ряду. Из динамиков лилась песня Боба Марли, заглушая шорох и кашель. На кафедру вышел священник в белых одеждах – пухлый, моложавый, с ранней сединой. Дождавшись, когда последние звуки музыки стихнут, он заговорил:

– Мы собрались здесь, дабы почтить память Алекса Тернера. – Его голос звучно разнесся по холодному залу. Женщина в первом ряду приглушенно всхлипнула. Пожилая дама, сидевшая рядом, обняла ее за плечи. – Понимаю, все вы пришли сюда в скорби и гневе. Нелегко терять любимых, особенно когда их забирают от нас так, как Алекса, – внезапно и жестоко. Шок и ярость – это естественная реакция. Самый легкий способ совладать с подобными чувствами – направить свою ненависть на человека, отнявшего жизнь Алекса. Но сегодня мне хотелось бы, чтобы вы забыли о ненависти. Помните: Алекс посвятил себя облегчению чужих страданий. Он погиб, помогая другому, и сам призвал бы нас не осуждать, а попытаться понять.

Женщина сидела, низко склонив голову. Ее плечи вздрагивали. Пожилой мужчина на том же ряду высморкался, промокнул платком глаза.

– Это нелегко. Мы потеряли друга, сына, мужа. И отца, потому что ребенок, которого носит Кей, жена Алекса, так его и не увидит.

На мгновение Кейт показалось, что священник произнес ее имя. Она снова взглянула на женщину в первом ряду.

– Другая сторона трагедии – Алекс тоже не увидит свое дитя. Они с Кей долго к этому шли, но их счастье оказалось жестоко и бессмысленно разрушено. Однако нельзя погружаться в пучину горя, гнева и жажды отмщения. Таким способом мы не только не почтим память Алекса, напротив – перечеркнем все то, ради чего он жил, работал и в результате погиб.

Дверь часовни отворилась, снаружи дунуло холодом. Кейт оглянулась. В зал вошел мужчина в толстой прорезиненной куртке. Скрипя половицами, он приблизился к ряду, на котором сидела Кейт, сел и принялся возиться с громоздким фотоаппаратом.

– Я имел честь знать Алекса по работе, которую мы оба проводили в нашем приходе, – продолжал священник, – и могу уверенно сказать: он был добрым и терпеливым человеком, искренне болеющим душой за тех, кто обращался к нему за помощью. Мы молимся за Алекса, но также я хочу помолиться за несчастного молодого человека, который столь внезапно отнял его у нас. А еще – за всех нас, чтобы мы смогли найти в себе силы и простить его за содеянное.

Кейт захотелось плакать. Она опустила голову. Слезы капали на пальто и тут же впитывались в мокрую от дождя ткань. Воспользовавшись секундной заминкой, когда присутствующие готовились вознести молитву, она вынула из кармана платок и поспешно высморкалась.

Фотограф тоже склонил голову – для того, чтобы поменять объектив. Доставая его из сумки, он случайно уронил второй на пол. Послышался звон стекла. «Вот черт», – пробормотал мужчина.

Молитва окончилась. Священник продолжил говорить, но теперь внимание Кейт разрывалось между проповедью и приготовлениями фотографа.

Служба оказалась короткой. Вместо пения псалмов все молча слушали концерт Элгара[6] для виолончели.