Там, где ещё всё впереди (СИ)

  Затем один из мужчин протянул мне руку для пожатия. Следом остальные поочерёдно подходили, и мы обменивались рукопожатиями. А потом они стали расходиться кто куда, потеряв ко мне и к модулю всякий интерес. Одни вернулись в лес, другие пошли на утёс, на вершине которого толпились люди. Что они там делали, у меня не было возможности разглядеть.

  Я размялся, потянулся, пару раз присел, а когда привык к притяжению, присел на ступени модуля.

  Через время подошли двое мужчин и три женщины: принесли завёрнутые в пальмовые листы кусочки мясной мякоти с какими-то варёными зёрнами.

  Мы долго общались, пока я ел. Из разговора выяснил, что живёт их здесь много, и ещё больше на далёких отсюда землях. А такого как я, они никогда не видели. Судя по самодельной глиняной посуде, по их одеянию, орудиям труда и жилищам, я сделал вывод, что они не примитивные, а просто ещё не цивилизованные люди.

  Следующие четыре дня я изучал новый мир, удаляясь далеко вглубь континента и поднимаясь на вершины ближайших не высоких нагорий, откуда хорошо просматривались окрестности. Ко мне пришло понимание того, что эти люди, - это сообщество, - находится на своей ранней фазе цивилизационного развития. Одним словом, они, это мы - земляне, только жившие за пять, а то и за десять тысячелетий до постройки египетских пирамид и образования римской империи. Для меня это о-очень далёкий период: лет, эдак, миллиарда три назад.

  Они живут по законам первобытно-общинного строя, и в то же время их интеллект и самосознание находятся примерно на уровне древних греков. Они строят себе лодки, умеют выкладывать из камня жилища. И всё у них есть; и всё у них прекрасно; и всё у этих людей ладится; и не знают они, по-видимому, ни про горе, ни про печаль, не присуща им ни жестокость, ни алчность. Как-то мерно протекает их жизнь; и все они счастливы: живут спокойно, без всплесков ликования и ажитации. Просто тихо, мирно живут, как будто боятся спугнуть своё счастье шумом (или внеземным вторжением).

  Все дни во время моего путешествия по континенту мне никто не мешал. Наоборот, все с удовольствием помогали, чем могли. О еде я уж не говорю. И отовсюду, - как от людей, так и от воздуха планеты, - исходило Добро. Даже от зверей и зверушек. Они здесь кругом живут, мирно соседствуя с ними.

  Раз в день я выходил на связь с Мэлом, и каждый раз ему врал.

  - Дружище, ещё пару дней...

  - Никак и правда пляжный бар нашёл?! - поначалу смеялся коллега.

  - Если бы, - отвечал ему, - то и тебя позвал бы.

  - Какие там условия? - Об этом он каждый день меня спрашивал: его постоянно теребили из Центра.

  - Я в скафандре. Можешь представить, каково здесь.

  - А чего тогда тянешь? Возвращайся, да валим домой, - раздражался напарник, когда я третий день гулял по поверхности "зловещей", с моих слов, планеты.

  - Забрёл далеко. Изучаю на наличие минералов, собираю пробы. Сегодня или завтра вернусь, - передавал я, находясь в это время в хижине, специально построенной для меня на тенистом берегу океана. - Здесь мало кислорода, трудно дышать.

  Мэл переживал за мою безопасность, и всегда торопил.

  Вскоре у меня появились друзья. А на пятый день - подруга.

  Оаоу - такое у неё имя. Мы с ней часто гуляли по берегу, разговаривали. Таких добрых глаз, как у неё, у земных женщин давно уже нет. Были когда-то, миллиард лет назад, а теперь нет. Индустрия, постоянный труд ради денег, испорченная экология, болезни, ко всему этому парниковый эффект и жестокость, - сделали грубым наших женщин. Да и всех людей в целом.

  Здесь ещё не знают про войны. И оружия тут нет. И далеко им ещё до архимедов и коперников, до цезарей и президентов, до парового двигателя и компьютера.

  Оаоу приходила всегда под вечер, и мы подолгу сидели на крыльце моего жилища. Оттуда хорошо виден утёс, на котором каждый день веселятся молодые люди. Обрыв нависает над океаном, и парни поочерёдно прыгают с трёхсотфутовой высоты, нацепив за спину что-то типа мини-крыльев дельтаплана.

  - Оуоу, зачем они это делают? Они же рискуют разбиться.

  - Как птицы! - она смеялась надо мной, думая, что я глупый, потому что не понимаю этой игры. - Они пробуют летать. Как птицы. Внизу вода, они не умрут, если упадут.

  - Ветер снесёт их и ударит об утёс или о камни внизу, - предостерегал я.

  - Они выбирают тихий день, без ветра. Это смелые люди. Не все умеют летать, как птицы. - Оаоу вглядывалась, где над океаном кружился очередной смельчак. Он парил в воздухе, расставив в стороны бутафорские орлиные крылья, и в какой-то момент его приподняло потоками горячего воздуха и перевернуло: "лётчик" опрокинулся на спину, сложил крылья и спикировал, погрузившись в пучину, как в перину.

  - Мы уважаем смелых, - с грустью произнесла Оаоу, - и не плачем по ним. Мы гордимся ими. Но иногда они погибают.

  - А зачем им это? - поинтересовался я, и понял, что сказал глупость: сам же мечтал в детстве стать лётчиком, и в десять лет прыгал с оврага со старым грузовым парашютом, который мои друзья держали за края раскрытым. Мы нашли его недалеко от военного полигона.

  Оаоу посмотрела на меня и рассмеялась снова.