Там, где гибнут птицы (СИ)

      Нанадайме Хокаге, Седьмая Тень Огня погибает в Пятую Войну, разразившуюся через пятнадцать лет после предыдущей.

      Он спасает Коноху и неохотно созданный Альянс, спасает всех, завершая великую битву. И гибнет в мелкой стычке — уже после.

      Глупо, нелепо, никчемно.

      Сакура молча плачет над его могилой. Одетые в черное ниндзя — сотни, тысячи лиц, — склоняют головы перед ним в последний раз.

      Позади них возвышаются гигантские хвостатые фигуры — молчаливые, свободные, потерянные. Они исчезают тут же, как последняя горсть земли засыпает глубокую яму. И только одна тень остается — под нависающими тучами рыжая шерсть кажется почти черной.

      Шиноби разбредаются — опустошенные войной, израненные, сломленные. Осознавшие, что их суть не изменится никогда. И будет еще война, и еще, и спустя еще тысячу войн мир исчезнет в крови.

      - Пророчество, — хрипит Сакура, когда исчезает последний сгорбленный силуэт, и только дыхание лиса нарушает барабанный стук начинающегося дождя, — в пророчестве ведь сказано…

      - Что однажды родится ребенок, который изменит мир, — голос лиса звучит громовыми раскатами в затянутом тучами небе. И отсветы алых глаз кажутся далекой грозой.

      Сакура кивает. У нее трясутся руки, а земля стремительно темнеет, напитываясь тяжелыми каплями. В прогорклой пыли влага краснеет, оставляя мутные вишневые разводы на сияющей сталью табличке.

      Как кровь.

      - Наруто умер, — неожиданно говорит очевидное лис и воздвигается на лапы — огромный, темный, пылающий жаром. Свободный — и потерянный от этой свободы.

      - Но ведь… была война и… — Сакура давится слезами.

      Перехватившее горло не может выдавить не звука, а хочется кричать, хочется орать: ведь как так, целых пятнадцать лет прошло после Четвертой Войны, после Альянса, после того, как мир шиноби изменился — должен был измениться, а в итоге остался прежним. Отправился в нору — зализывать раны, копить силы, ждать подходящего момента. И ничего не изменилось! Ничего!

      Не должно было быть этой войны…

      Взгляд горящих глаз прожигает насквозь. Сакура задыхается, захлебывается уже воздухом. Из узких зрачков на нее смотрит бездна — древняя, холодная, пустая. Очень мудрая и очень уставшая.

      - Нет, — говорит лис, отворачиваясь.

      Он уходит, и лапы его осторожно ступают меж раскиданных частей каменных статуй — крошево, словно куски навеки застывшей плоти. В них история боли и противостояния, жажды и отчаяния, ненависти и дружбы, история любви — их история, — запертая в веках. И уже на границе видимости, когда огромная тень прячется в нитях дождя, Сакура слышит его голос:

      - Мальчик, который должен был изменить мир, умер уже очень давно.

      И он исчезает во вспышке пламени — Девятихвостый демон, почему-то не сумевший исцелить рваную рану в животе Узумаки Наруто. Или не пожелавший ее исцелять.

      Наруто всегда умел убеждать, думает Сакура и поднимается на дрожащие ноги.

      Возможно, он был прав. Когда-нибудь, там, где не будет ни клана Учиха, ни джинчурики или кого-то еще, они смогут понять друг друга.

      Над Долиной Завершения гремит гроза.

***

      В пыльной траве лунным отсветом мелькает стальной блеск. Кудо напрягается, стискивает зубы — враг? Затуманенным мозгам требуется несколько секунд, чтобы понять, что это не шиноби, а просто стальная табличка — чей-то потерянный протектор?

      Кудо зажимает рукой распоротый бок, и только это спасает его кишки от встречи с землей. Он валится на траву прямо рядом со злополучной мерцающей пластинкой. Надо бы дойти до груды камней впереди — там слышится шепот ручья, растут дубы, и прятаться там гораздо удобнее, но Кудо исчерпал свои силы.

      Какая разница, где прятаться? Да и зачем? Если его не догонят — а его догонят через пять минут, — то он умрет от кровопотери через десять. Трепыхаться заставляют только вбитые в подкорку инстинкты — спасти своих.

      Он окровавленными руками пытается достать рацию. Чертовы кишки, лишившись поддержки, все же валятся на чертову землю, и мать вашу, Кудо видел и не такое. Но во всех случаях это были не его кишки, так что легкое дрожание рук и судорожные всхлипы ему простительны.

      Рация барахлит, но он все же хрипит в три тонкие щели приемника:

      - Четвертый гарнизон уничтожен, они захватили Треххвостого и Четыреххвостого. Выпускайте Джинчурики Девятихвостого. Выпускайте!

      Он повторяет это снова и снова: пока слышит шорох приближающихся ног, пока темнеет в глазах. Пока чертова рация окончательно не сдыхает.

      Кудо откидывает ее в сторону, мысленно обещает разнести в клочки чертову машинку — сейчас, вот только последует ее примеру…

      Но шиноби камня то ли брезгуют его добивать, то ли отвлекаются на более ценную добычу. Кудо медленно умирает под светом полной луны и почему-то никак не может потерять сознание: организм шиноби, выросший на войне, впитавший в себя войну — борется до последнего. Кудо матюгается на чертов организм, и его тут же скручивает кашель. Он выплевывает свои легкие, скрючиваясь на боку. И черт возьми, это что, его печень?!