Там, где кончается организация, там – начинается флот!

Но так как в сторону границ СССР капитан вынужден был добираться «самоходом», то для убыстрения процесса прихватил с собой две канистры «шлёмы».

Сия технологическая жидкость на основе этилового спирта в тридцать восемь градусов всего-то была, конечно, сущим баловством по сравнению с флотским шилом-ректификатом крепостью аж в девяносто шесть (если, конечно, верить на слово боцманам). Но не употреблять её было невозможно, ибо это напрямую вело к подрыву боеготовности. Дело в том, что как только «сушка» касалась шасси взлётно-посадочной полосы аэродрома, за её «остатками» мигом выстраивалась очередь, и они традиционно сливались. Это, конечно, значительно увеличивало её расход, идя вразрез со всеми технологическими картами обслуживания штурмовика, но в частях все поголовно были уверены, что это «пиджаки» из конструкторских бюро опять что-то перемудрили. Зато к очередному полёту самолёт сызнова заправлялся под завязку, что, согласитесь, существенно укрепляло боеготовность штурмовой авиации в целом. В обычный защитный шлем – «ЗШ» – входило литра три. А в «ГШ», гермошлем то есть – все шесть. Отсюда и название.

И вот капитан, нацедив со всей эскадрильи десять литров «шлёмы», рванул на Гданьск.

Оттуда, по слухам, МИ-восьмые «ходили» в Союз с регулярностью рейсовых автобусов, занимаясь всеми видами обеспечения балтийских морпехов из двух батальонов – из разведбата и из танкового. Потому что те там, в объятьях братской Польши, задыхались просто.

При предъявлении канистр возможность перелёта немедленно превратилась в факт.

Понятное дело, одной канистры хватило морпехам только усы помочить, тем более что два члена экипажа и сам капитан тоже оказались при усах. И бритому штурману ничего не оставалось, как подчиниться обстоятельствам.

«Десантировав» морпехов в Мамоново, винтокрылая машина тяжело поднялась в воздух, неся в своём чреве четырёх крайне недовольных собой офицеров. Понимаете, когда «ещё осталось», нормального военнослужащего охватывает чувство не до конца выполненного долга. А долг – он на то и долг, чтоб его выполнять. К чему и приступили.

Вскоре командир экипажа принял волевое решение везти капитана прямо на Чкаловск, а он, видимо, пользовался у подчинённых непререкаемым и заслуженным авторитетом, и всецело был ими поддержан. Безусые – они вообще слабо «удар» держат. А потому бритый штурман, безуспешно пытаясь навести резкость на планшет, и торопясь вернуться к своим боевым товарищам, выдал курс почему-то на Балтийск… Дальше – вы знаете.

Генерал, всё ещё находясь в раже поиска истины, затребовал к себе нештатного военного дознавателя войсковой части, коим на «Славном» по традиции оказался командир гидроакустической группы. Считалось, что гидроакустики, они самые умные – они знали, что такое эффект Доплера, чем разили все прочие категории личного состава наповал. К тому же дело гидроакустика что? Слу-у-ушать. Вот он и слушал завиральные истории корабельных годков, а по ночам долбил одним пальцем на машинке, тщательно скрывая в документах дознания случаи вопиющей годковщины в своей войсковой части.

Но тут случай был совершенно особый и командир гидроакустической группы явился во флагманскую каюту преисполненным служебного рвения. Кликуха у него была, как и у всех гидроакустиков Военно-морского флота СССР – ГАГ. Но чтоб как-то различать их хотя бы в составе соединения, их звали Шура ГАГ, Боря ГАГ, Лёша ГАГ и так далее. Этот ГАГ был Гена.

Гена ГАГ имел с собой: два бланка опросных листов (больше просто не было), пять бланков протоколов допроса (то есть только один можно было испортить!), двадцать три бланка постановлений о возбуждении уголовного дела (на что он и права-то никакого не имел) и один бланк подписки о невыезде (ну, и на хрен он ему был нужен?..). Кроме этого, Гена припёр пачку дрянной форматной бумаги и толстенный «Юридический справочник военнослужащего Вооружённых Сил СССР», «одетый» в бардовый дерматин, в соответствии с которым он, Гена, собственно, и вершил судьбы личного состава. Заняв место у приставного стола справа, Гена застыл в ожидании злодеев прямой, как жердь.

Первым пошёл, понятное дело, майор, командир экипажа, приняв на себя всё, всё признавая, во всём сознаваясь и обо всём сожалея. Дознавателю подумалось, насколько всё же приятнее иметь дело с подозреваемыми офицерами – людьми с высшим образованием, нежели с косноязычными матросами третьего года службы. Те умудрялись даже косноязычность свою от Гены ГАГ скрывать. И его шариковое «перо» легко заскользило по линованному бланку. Затем командир, не глядя, подписал Генину писанину – «каждый лист отдельно, внизу и справа» – и вышел вон мрачней некуда.

Дальше, как пошли остальные члены экипажа, стало совсем просто – чуть возникало… и не расхождение даже, а так… двусмысленность какая. Или вариант толкования… Так Гена ГАГ тут же хватал протокол допроса командира, выложенный им, как пример грамотнейшего оформления уголовно-процессуальной документации, и, тыкая в него пальцем, вопрошал:

– А вот ваш командир говорит…