Там, где нас есть

Бородатый (угадайте кто) был немедленно послан развозить корма. Такая хитрая телега на гужевом приводе, с механизмом, что сыплет в ясли комбикорм, соломенную резку, свекловичный жом или чем там наполнен бункер у той телеги. Дело нехитрое — накидать в нее вилами или лопатой чего сказано с утра, заехать с ней в коровник («на баз», по-местному), медленно ехать вдоль яслей, корм сам сыплется в них, проехав насквозь, развернуться и заехать на другой баз или в следующий проход того же база, если баз большой, на много стойл с двумя или тремя проходами между. Ну и развозил, чего там развозить, покрикивал на пегую упряжную лошадку, беседовал с коровами и даже песни им пел. Забавно было, как они одновременно поворачивают свои рогатые башки в сторону пения и, шевеля ушами, хлопают белесыми ресницами. Короче, пел я с вдохновением, чего там. Приятно, когда внимательный слушатель и полный зал.

Верхом уметь понадобилось, чтоб перегонять скотину, еще остающуюся на дворе, из загона в загон. Не знаю на кой. Собственно, перегоняли ее две волчьего вида худые собаки, хрипло лая и кусая за всякие места разноцветных коров, а я осуществлял общее руководство, открывая и потом закрывая ворота. Без меня было не обойтись, собаки ж не знают, куда перегонять, если ворота там не открыть. А как я открою, им меня уже не надо, гонят туда без разговоров. Любо-дорого мы так трудились с ними, я их звал «волчары позорные» и притаскивал им из столовки костей. Они брали угощение с достоинством и грызли поодаль, с расстановкой и степенностью.

Осень была не особенно холодная, днем я даже снимал телогрейку и носился на буланом мерине в клетчатой рубахе и серой фетровой шляпе с индюшьим пером, прям что ковбой с бескрайних просторов Техаса. Или соотечественный цыган на родных просторах. Иногда спешивался и разваливался на полезшей от неожиданного солнышка травке, а мерин той травкой ловко хрумкал и гремел мундштуком по мелким степным камешкам. Жизнь.

Дело спорилось. Не только у меня. В школе перетянули проводку, в конюшне перестелили настил, а то весь в дырах, лошадь может, ненароком провалившись, ногу сломать, починили в паре свинарников транспортеры для навоза. Скотники-то, выяснилось, запили как раз после очередного требования их починить и очередного ответного требования начальства кидать его вилами как в дореволюционное время. Такая несанкционированная забастовка.

Со свеклой вот только не очень вышло. Жалко было такое количество специалистов на все руки разбазаривать на примитивную обрезку-погрузку свеклы. Девки наши на ней трудились, но разве ж им управиться с объемом на всю команду.

В общем, с кайфом время прошло. Простая работа, хорошая погода, разнообразное чтение на досуге, в магазине портвейн с водкой бесперебойно, иногда рыбалка, не особо, впрочем, удачная, пока мы с Толиком и Володькой не выяснили, что местная рыба всем насадкам предпочитает малость недоваренную картошку. Буколика, короче, сплошная и пастораль.

Да, и денег же нам выписали за ударную работу. Электрикам и всяким специалистам побольше, девкам поменьше. Мне вышло за тринадцать рабочих дней сто семьдесят, что ль, рублей, больше моей среднемесячной зарплаты. Примерно на половину из них я на обратном пути накупил в райцентре книжек. Сублимировав таким образом подавленное желание утащить домой лозовскую сельскую библиотеку.

С той осени я начал пописывать всякие рассказки, которые даже никому ни разу не показывал и не говорил о них, потом терял их, выбрасывал. Может, и зря. А с другой стороны, чего Господь ни делает — все к лучшему.

Не очень праздник

Этот праздник для меня всегда был какой-то промежуточный. Ни два ни полтора. Рабочий день опять-таки.

В школе нас девчонки поздравляли, а я испытывал какую-то неловкость, какие мы защитники, пацаны ж еще невзрослые. В институте нам все равно было, по какому календарному поводу нарезаться, мы делали это много, часто и с удовольствием. Здоровье было железное, портвейн лился рекой, так что… В армии ничего, кроме злобы на мудаков, придумавших праздник в такое время года, часовое стояние на плацу под рассказы ветеранов и речи командиров и политработников в ожидании надвигающегося лыжного кросса в качестве подарка, все это не вызывало. После армии эти междусобойчики на работе, когда женщины притаскивали из дома грибы в банках и соленые огурцы, а мужики с утра начинали секретные переговоры шепотом, я уже не злился, а испытывал легкое раздражение.