— Батюшка лесной хозяин! — обратился он в темноту. — Ты нас прости уж, дураков! Это мы друг перед другом в храбрости мерились после вина, а тебя вовсе не хотели обидеть!
В кустах что-то недовольно заурчало — то ли собака, а то ли сам лесной хозяин. Жихарь опустился на колени и побратима сильно дернул за ногу: винись!
— Э–э… Воистину, добрый сэр Леший, мы были неразумны и самонадеянны, мы забыли о вашем возрасте и высоком положении, мы вели себя недостойно. Это я затеял глупый спор, а брат мой, достойный сэр Джихар, просто не хотел уступать…
— Не слушай его, батюшка: вина моя! Эх, не догадался я в лавке для тебя красные штанища прихватить, ты ведь их любишь… Но ты же и вино любишь!
Мы тут для тебя припасли, не побрезгуй нашим угощением…
С этими словами богатырь достал красавицу бутылку и метнул ее в кусты, на урчание.
Все же это была не собака. Собаке нипочем бы не откупорить такую бутылку и уж тем более не осушить из горлышка с громким бульканьем.
— Кажись, хорошо пошла! — прошептал Жихарь. Бутылка вылетела из кустов, сверкнула в лунном свете и упала в пыль. Жихарь достал ее, вытряхнул на ладонь несколько капель и лизнул.
Потом пропел самым ласковым голосом:
— Вкусно тебе было, батюшка?
— Вку–усно… — прохрипело в кустах.
— Можно нам пойти своей дорогой?
— Мо–ожно…
— Так и пошли!
Они сделали несколько шагов, часто оглядываясь. Огни позади не исчезли.
— Я не прощу себе, коли не увижу сэра Лешего собственными глазами! — И Яр–Тур устремился в кусты.
— Куда, братка? Не серди его! — Жихарь побежал следом, желая остановить дерзкого, но не успел. Принц с великим почтением разглядывал валявшегося на траве лешего.
На этот раз лесной хозяин прикинулся не пнем–корягой, не добрым стариком в зеленом кафтане, а мелким мужичком–забулдыгой. Леший старательно храпел, рядом с ним лежала пара пустых бутылок, но куда им было до подаренной!
— Дедушка, — тихонько позвал Жихарь. Леший не ответил, только переложил себя со спины на бок и перестал храпеть. — Значит, врут про него, даром говорят, что он сорокаведерную бочку может осушить…
Побратимы вернулись на дорогу. Колдовские огни города все еще были на месте. Жихарю стало тревожно.
— Никогда бы не подумал, что лесной хозяин выглядит именно так, — сказал Принц.
— Точно. Зря угощение стравили… А вот поучу–ка я его дубинкой, пьяницу!
— Вряд ли это поможет вернуться нам на путь истинный, сэр брат. Лучше повернемся лицом к опасности и приготовимся встретить смерть с оружием в руках. Пусть это даже не мечи, а дубинки ничтожных хамов…
Смерть неслась им навстречу — та же самая или другая, подобная волшебная телега ревела, ослепляла, пылила. На крыше повозки мигал синий огонь, в воздухе стоял жуткий вой с переливами.
— По кустам бегать не собираюсь, — сказал Яр–Тур.
Жихарь такое намерение имел, но и уступать побратиму ни в чем не собирался.
— Обратаем и этого. Бьем по глазам, потом перевернем. Сейчас он, конечно, осадит…
Но телега продолжала мчаться прямо на них. Богатырь понимал, что пора броситься на обочину, а Принц стоял как вкопанный и бормотал заклинания.
Жихарь никаких заговоров против самоходных телег со стражниками не знал и утешался так:
— Ничего, ничего, сейчас все и кончится. Сейчас мы очутимся по делам нашим среди славных героев. Узрим и Валигору, и Валидола, а повезет — и самого Ваню Золотарева… Время для бегства еще оставалось, но гордыня превозмогла.
А для смертного часа прибереглась у богатыря дума и вовсе не глупая: «Не навалить бы в новые штаны, а то на небо ни за что не пустят…»
Мышцы живота сжались до каменного состояния, а удара не последовало. Колдовская повозка пронеслась сквозь отважных побратимов, мелькнули перекошенные лица стражников. Жихарь мигом повернулся на пятках. Вой прекратился. Повозка остановилась и пропала. Некоторое время помигал еще синий огонек, но и он растворился в воздухе.
— Вы трусы, добрые сэры! — кричал вслед Яр–Тур. — Немедля вернитесь, дабы принять позорную смерть от благородной руки!
— Чего с них взять? Ты же слышал — менты поганые! — сказал Жихарь и почувствовал, что теперь-то вот убежать в кусты никак не помешает, особенно в новых штанах.
Глава тринадцатая
Страшно закричал мертвец и уже хотел было вонзить в парубка желтые зубы свои, как вдруг неизъяснимая тишина снизошла на всю землю, и, плача крепкою казацкою слезою, старый Перебендя, да Явтух Сиромаха, да Чумаченко, да Нетудыхата, да другой Чумаченко, да и весь незамаевский курень обнялся, свился в клубок и, славя запорожское лыцарство, покатился так далеко, что более никогда уж не возвращался.