Там, где ночуют звезды

У них есть свойство разлетаться по всему свету: их читают и говорят друг другу: «А давайте-ка пригласим автора к нам. Посмотрим на него своими глазами».

И был день, и я приехал в далёкую страну, где людям не лень прийти послушать, что я могу спеть и сказать. И кто же одним из первых горячо меня приветствовал? Ты, Бера-Лейб! Теперь ты стал больше похож на своего отца или деда, но не прошло и мгновения, как я тебя узнал: лицо стало чуть смуглее, но всё же осталось бледным, как головка чеснока.

— Второй раз мне тебя Бог послал. — Твой голос дрожит от радостного волнения, как петушиный крик, встречающий зарю. — Завтра свадьба у нашей младшей дочки. К её имени ты, наверно, не придерёшься. Её зовут Перл. Просто не могу себе представить, чтобы ты был здесь и не пришёл.

— Поздравляю, Бера-Лейб, — отвечаю я. — Непременно приду. Ужасно хочу повидать всю твою семью, а особенно Минду. Правда, у меня самого завтра то ли свадьба, то ли похороны: выступаю со своими рассказами. Но, как только освобожусь, сразу к вам. Постараюсь не затягивать.

Я держу слово, быстро заканчиваю выступление. Главный организатор, известный кардиолог, столь любезен, что соглашается на лимузине отвезти меня на свадьбу твоей дочери — в ресторан, который светится и шумит, как водопад.

Я не опоздал. Играет музыка, жениха и невесту ведут под балдахин. Ты тянешь меня за рукав, чтобы я подошёл поближе, чтобы ничего не пропустил. Вот и Минда. Её отец был прав: чёрные косы побелели от твоей муки. Я думаю, что она похожа на мою тётку, которую я ни разу не видел…

Но настоящая свадьба — у тебя дома. Подъезжают родители, братья, сёстры, внуки, прочая родня и друзья со мною во главе. Садимся за столы, уставленные всевозможными яствами. Меня усаживают за отдельный стол между тобой и Миндой.

Внезапно дрожь пробегает по телу. Я не верю своим глазам, похоже, они сошли с ума. В комнату врывается чёрный холод, гасит свет ледяным дыханием. Только две звезды сияют в двух фонарях на железных воротах. Луна покрыта морозным узором. В дырявом пальто ты бредёшь по закованным переулкам, и я — за тобой вслед.

— А гость-то наш перебрал. Не знает, наверно, что нельзя мешать «мартель» с вином, — слышу я чей-то голос, будто издалека.

Свет загорается. Продолжается свадьба, продолжается веселье.

5

На этом, Бера-Лейб, я мог бы закончить рассказ. Продолжение ты знаешь сам. Но я хочу, чтобы мы оба услышали его с разных сторон.

Дочь ювелира не собиралась молчать на свадьбе. Она встала, румяная, как в тот день, когда ты привёл её ко мне, чтобы я оценил её красоту, и заговорила:

— Пусть наш дорогой гость знает, что я прожила с мужем счастливую жизнь. Я подарила ему детей, а он мне — всё, чего я только могла пожелать. У меня к нему единственная претензия: он так и не прислушался к одной моей просьбе. Бера-Лей-беню, ведь у тебя литературный талант, так почему же ты ни разу не взял в руку перо? Если бы он послушался свою жену, то был бы сейчас так же знаменит, как наш гость. Я до сих пор храню его письмо, из-за которого я ушла из дома, оставила отца… Тут дети крутятся, так что не могу прочитать всё, только несколько строчек: «У твоих губ вкус птичьего молока…» Или вот: «Я обожаю твои маленькие ушки, одно прохладное, а другое горячее, как огонь…» Или…

И тогда ты тоже поднялся с места. Твоё лицо опять побелело, кожа стала серебристой, как головка чеснока. Руки дрожали. Ты открыл рот, как рыба, вытащенная из воды на песок, собрался с силами и — ничего не сказал.

1986

Солдатские сапоги

Мы, твои ноги, тоже можем кое-что рассказать.

Наверно, ты больше ценишь руки, потому что они могут держать перо или нож? Потому что могут ласкать и душить? У нас тоже есть пальцы, но они никому не причиняют зла. Они никогда не пытались впиться ногтями кому-нибудь в горло.

Твоя правая рука не угонится за нами, если мы начнём рассказывать твои секреты. Тысчонку могли бы рассказать, не задумываясь. Но нам суждено рабски тебе служить. Ты редко поминал нас добрым словом. Но ещё неизвестно, чьи следы окажутся глубже и продержатся дольше, наши или твоих рук.

А ты знаешь, что твои ноги мечтают? Тоскуют? Молятся?

В ту зиму снег был не снег, а известь, обожжённая морозным пожаром.

Беззащитные, босые, потому что в спешке ты не успел натянуть на нас сапоги, мы, сёстры-близнецы, бежали от ловушек и капканов, расставленных врагом по всей округе.

Бежали из деревни в деревню — не как подстреленные, а именно подстреленные.

Снег нагревался под нами, таял и тёк, будто слёзы.

Но так лишь казалось. Тёмное безумие опускалось в нас до самого дна: если нас не обуют, красный поток у нас внутри вот-вот замёрзнет, и ты уже не сможешь раздуть дыханием наши последние искры.

Как же мы завидовали волку под звёздами, ведь ему не нужна обувь на лапы!

Нам так хотелось тёплого дыхания! Наш голод был сильнее голода в твоём желудке.

И наша молитва была услышана.

Однажды ночью, когда тишина согнулась под волчьим воем, мы забрели в конюшню на заснеженном хуторе.

Дверь была не заперта.

Стоя дремала лошадь в лунной короне.