Там, где ночуют звезды

Почему я об этом рассказываю? Потому, что мой земляк, герой или антигерой этой истории, — живой человек, который спрыгнул с тёплой картины в моём Царстве Сновидений, написанной художником в ту последнюю ночь.

2

Зовут его Карпл Фингергут. Казалось бы, человек с фамилией, которая означает «напёрсток», должен быть портным или хотя бы иметь портных в роду. Однако ничего подобного. Он утверждает, что фамилия никак не связана ни с его ремеслом, ни с ремеслом его отца, деда и прадеда.

— И чем же ты занимаешься, Карпл?

— Да ничем.

— Отличная профессия. А живёшь-то с чего?

— А с ничегонеделанья и живу.

— Выходит, труд ты невысоко ценишь. Свободный человек.

— Пусть за меня мои рабы трудятся.

— И кто же они, твои рабы?

— Солнце, луна, земля, дождь. Они работают на меня, не получая ни гроша. Птица даром поёт для меня, и я ей аплодирую.

— А как же кусок хлеба, чтобы душа в теле держалась? Птичка-синичка не может только щебетать, иногда и поклевать надо. Журавля в небе маловато будет, нужна и синица в руках…

Вот так завязался наш разговор, когда мы случайно встретились и сразу узнали друг друга на набережной в Тель-Авиве.

Закат, прохрипев, выплюнул последнюю волну. В море купальщики всё ещё плавали сажёнками. Другие, в одеждах из прозрачного лунного шёлка или вовсе в чём мать родила, валялись на песке. На променаде зажглись фонари — внуки утопшего заката. Народ прогуливался вдоль берега, глотая наготу тех, кто с наступлением ночи не смог оторваться от водного магнита.

Но тут я спохватился, что, отпуская свои мысли порхать вокруг тех, кто не смог оторваться от водного магнита, я обижаю своего земляка.

— Слушай, Карпл, если у тебя есть время, проводи меня до Яффо. Там у моего друга сегодня выставка открывается, я обещал прийти. Если любишь живопись, вместе зайдём в галерею. Прогуляемся, заодно поболтаем по дороге.

Карпл насупил брови.

— Если кто-нибудь скажет тебе: «У меня нет времени», значит, он недостоин, чтобы время ему принадлежало.

Мой земляк приставил мне ко лбу палец, как пистолет.

— Насчёт вопроса, который ты только что задал: а как же кусок хлеба, чтобы душа в теле держалась? После того как мне вырвали зуб мудрости, я поумнел. Я больше не ем!

Когда он выстрелил из пальца-пистолета последней фразой, ему стало легче перетирать мысли.

— Как все люди, так называемые венцы творения, я тоже немало лет был убийцей кур, коз и телят, пока… Пока средь бела дня вилка, которую я воткнул в куриный пупок, предательски не набросилась на меня, пытаясь уколоть. Нож кинулся ей на помощь. Я еле спасся бегством. Вилка и нож были посланниками зарезанных кур, петухов и прочих Божьих созданий. Да, они пришли отомстить за пролитую кровь и удовольствие, которое мы получаем, поедая несчастных жертв. И я дал обет: не убивать и не участвовать в убийстве невинных созданий. Тогда же я перестал есть хлеб. Ведь, как ты знаешь, его тоже режут, сначала серпом, потом ножом. К обету не есть мяса я добавил обет не есть хлеба. Лишь тогда вилка и нож меня простили. И мне хорошо. Я живу, ничего не делая.

3

Огни Яффо созревали, вырастали перед глазами, как светящиеся грибы. Напротив Хасан-Бека, мечети с наклонившимся минаретом, мы присели отдохнуть на плоский прибрежный камень. Он излучал тепло, словно под ним спрятался кусочек солнца. Волна приникла к моей ушной раковине, прислушалась и забрала из неё плач моря.

Когда мы встали и двинулись дальше в сторону Яффо, я задал земляку глупый вопрос:

— А всё-таки, братец, я по лицу вижу, ты иногда что-то грызёшь. Ты будто из мёртвых воскрес, но что едят воскресшие, мне не известно.

— Конечно, грызу, конечно, ем, как же иначе? Я ем стекло, только стекло. В первый раз меня совершенно бесплатно угостил им погром у нас в городе. На всех улицах и переулках морозным узором лежал слой осколков. Он походил на манну в пустыне. Не поверишь, я попробовал, пожевал немножко, потом ещё чуть-чуть и насытился. Я не стал собирать этот небесный хлеб к себе в сумку. Был уверен, что завтра он снова выпадет. И не ошибся.

Я прошёл десятки городов, и он выпадал повсюду. Я нигде не голодал. Надо сказать, у каждого сорта стекла особенный вкус. Вот, например, вино. Бывают ведь разные вина: кислое, сладкое, кармель, бургундское. Надо в них разбираться. Так и со стеклом. Самое вкусное, пожалуй, синее, просто пальчики оближешь. Красное тоже ничего, вишню напоминает.

В лесах мне осталось питаться только травой, кореньями, орехами да рябиной. Лягушек и дятлов я щадил. Да, и заключил договор с червями: я не буду есть их, а они меня.

Когда кончилась война, я опять стал стеклоедом. Даже выступал в цирке Медрано. На арену выносят поднос с тремя стаканами чая. Я кладу сахар, добавляю по ломтику лимона, выпиваю чай, а потом разжёвываю и съедаю стаканы. Однажды кто-то из публики закричал, что я мошенник, что стаканы тоже из сахара. Тогда я пригласил неверующего на арену. Принесли ещё три стакана чая, и я предложил ему выбрать любой, выпить чай, а затем съесть стакан. Он больше не кричал: «Мошенник!» Это стоило ему пол-языка. Другие два стакана я выпил и съел сам.