Клара закатала рукав тонкой блузки и протянула ко мне руку, словно выточенную из слоновой кости.
Я увидел ярко-синие выколотые цифры.
— Хорошо, что мы не знаем друг друга, даже если можем читать чужие мысли. — Клара спрятала цифры под рукавом. — Я знаю, что вы думали, когда наши взгляды сталкивались без слов. Вы думали: высушивая грязь, солнце не становится грязным.
— Нет, Клара, такого мне в голову не приходило. Я думал вот что: вы женщина с чужим лицом.
— Раз вы смогли так подумать, пусть рассыплется невидимая стена между нами! — Обоими кулаками она ударила по ртути воздуха над столом, и ртуть шариками раскатилась по всей комнате. — Никто до вас не заметил этой страшной правды. Если вы смогли так подумать, я сниму перед вами губы.
В комнате нас было четверо: Клара, я, портрет Мануэля и кошка — дама с мужскими усами. Наверно, Клара не захотела говорить при свидетелях и предложила сесть на застеклённом балконе за парчовыми шторами.
Она принесла ещё две чашки кофе, и меня не удивило бы, если бы она стала пить, глотая своих друзей — слёзы.
— Чем дольше живу, — начала она, — тем сильней во мне вера, что я пока не родилась. С другой стороны, есть во мне ещё чья-то жизнь, не моя. Про самоубийцу говорят: покончил с жизнью, а ведь на самом деле он покончил со смертью. Сейчас объясню. Если не скажу этого теперь, то на этом свете не скажу уже никогда. Как я только что выразилась, сниму перед вами губы.
— Не слышал раньше такого выражения.
— Оно не моё. Так говорят там, откуда я приехала.
— Но губы — ваши.
— Наверное.
Звонит телефон. Клара исчезает за шторой и вскоре возвращается:
— Друг Мануэля. Из тех, с кем он в бридж играл. Хочет приехать меня поддержать. Но я сказала, не сегодня, плохо себя чувствую. Я сняла трубку, чтобы нам больше не помешали.
Внезапно град — железная саранча — набросился на балкон и в одно мгновение сожрал электрический свет. Когда опять стало светло, саранча сползала по стёклам, в агонии трепеща крыльями. Передо мной сидела другая женщина: женщина со своим истинным лицом.
— Вот теперь я настоящая Клара. Если ваши глаза хотят пить, пусть пьют моё лицо, пока оно не прогоркло, — улыбнулась она надтреснутой улыбкой. — Вечно лишь прошлое, которого уже не существует. Раньше я была своей лучшей подругой, Гелой. Это моя подруга детства. Мы обе были единственными дочерьми. Кроме мамы, я никого не любила так же, как Гелу, девочку со светлыми волосами и светлой душой.
Не будет большим преувеличением, если я скажу, что в лагере смерти мы друг с другом делились воздухом. Дьявол — не предатель, но я её предала: когда сожгли маму, я больше не могла жить. Я побежала к электрической проволоке, чтобы тоже сгореть. Но мне не повезло. Охранники с электрическими собаками решили, что я хочу бежать из лагеря. Меня схватили и приговорили к повешению. Сколько же мне тогда было? Восемнадцать. И хотя жизнь так коротка, а смерть так долга, меня это не беспокоило. Лишь бы освободиться. Когда мне явился ангел смерти, я поцеловала его.
И опять удача от меня отвернулась: когда перед толпой согнанных кнутом женщин офицер выкрикнул мой номер, Гела рванулась к виселице. Одна зажала мне рот, другая вцепилась в плечо, и никто не успел и глазом моргнуть, как Гела уже качалась между дымом и землёй.
Тогда её лицо и приросло ко мне. Да, я осталась в живых и живу с чужим лицом.
Клара выключила свет на балконе.
— Не хочу, чтобы вы видели двух женщин, когда с вами разговаривает одна. Есть и ещё одна причина: соседи увидят свет, придут.
От града не осталось и следа.
Ночь всеми звёздами заглядывала на балкон.
Я прервал молчание:
— Может, я тогда и звёзды погашу? Видите, как низко они опустились, как близко? Им даже не надо высаживать стёкла, чтобы к нам войти.
— Нет, если бы я хотела жить, они бы меня спасли.
— Как?
— Почти все женщины из лагеря остались лежать в яме застреленными. А я — мёртво-живой.
Ночью яма засветилась драгоценными камнями, жертвы успели их припрятать. Та, которая сняла перед вами губы, выплыла из акульей пасти земли. Трудно было отличить рассыпанные бриллианты от рассыпанных звёзд. Злое начало было велико. Видно, Гела решила меня испытать. Но я выдержала экзамен: схватила пригоршню звёзд и бежала с ними. Меня поглотил и спас — лес.
В лагере Гела рассказала мне о младшем брате своего отца. Этот брат жил в одной испаноязычной стране. А я рассказала Геле о тётке за границей. Мы надёжно записали в памяти их имена и адреса.
Оставшись в живых, я захотела попробовать медовый вкус небытия. Я спрашивала себя: «Зачем создан человек?» И сама себе отвечала: «Чтобы он мог задавать вопросы…»
Я стала как запечатанная бутылка с тайной затонувшего корабля. Бутылка, которую последний живой матрос успел запечатать и пустить по волнам. Куда волны меня принесут, чьи руки выловят из воды и узнают тайну моей жизни?
Тогда моя тётка уже пребывала в раю, там, куда рано или поздно попадают все тётки. Я написала младшему брату Гелиного отца. Жёстко, без сантиментов рассказала, как Гела выхватила у меня петлю.