Там, где папа ловил черепах

И полились необычайно тихие, глубокие, нежные, хватающие за сердце звуки. Я сначала смотрела на блестящий пол — даже тетя Тамара до такого блеска никогда у себя не натирает, — потом на свои прохудившиеся туфли. А потом я забыла, где нахожусь: видела только мою прекрасную тетю, ее необычайно выпрямившуюся спину и откинутую назад голову с полузакрытыми глазами. Из-под ее пальцев лились звуки, и казалось — по озеру шелестят волны, звенит синий воздух, наполненный голосами птиц, светит солнце, вода, голубоватая, прозрачная, искрится, обегая камыши.

Когда прозвучал последний аккорд, все долго молчали. Тетя Адель сникла, стала будничной и, как всегда при чужих, стеснительной. Она опять вспомнила про свои спортсменки, стала извиняться перед хозяйкой.

— Ах оставьте! Сыграйте что-нибудь еще, — попросила та, и мы присоединились к просьбе.

— Скрябин, — пробормотала тетя.

И опять заиграла, и опять распрямилась, как политый на окне цветок. Звучал разноголосый праздник, потом кто-то горько рыдал и… снова верил в жизнь. а мне казалось: я вижу мост через Куру, огни фонарей и девушку, высокую, стройную, с развевающимися по ветру волосами. Она бросает в воду кольцо, она плачет, зовет кого-то… И эхом отвечают горы, и из этого эха вырастает бурная торжествующая мелодия.

Тетя положила руки на колени, мы молчали. Ее игра сделала с нами что-то такое, отчего даже моя всегда рассудительная мама прослезилась:

— Дура ты, Адель. Загубить такой дар, такой талант.

Мы с Люсей умоляли:

— Еще, мы хотим еще!

— Играйте, тетя Адель, играйте!

— Неудобно, — взглянула она на хозяйку.

— Я вас прошу, — подхватила та.

Тетя снова играла: «Озеро Лиль»… Скрябин… Больше ничего она не помнила.

Вышли из калитки гуськом. Все мое тело как-то отяжелело, и что-то больно ныло в груди. Мне было жаль чего-то, а чего — не понимала. Хотелось что-то удержать, вернуть, остаться в светлом луче счастья.

— Да-а-а, — в задумчивости протянула мама.

— Как красиво она играет!

— А меня разбирает злость.

Шли домой молча, нехотя.

— Мама, когда же купим пианино?

— А что пианино, если сами дураки?

Дома опять произошел разговор о продаже дома. Быть может, там, в каком-то другом, хорошем городе, сможем и пианино купить?

И мы, наверно, пошли бы к нотариусу, чтобы хорошенько разузнать о законах ввода в бабушкино наследство и о законах продажи дома, но необычайное, невероятное событие заставило на время забыть обо всем: Дарью Петровну обворовали.

Моя вина

Я вернулась из школы. Во дворе целая толпа. В середине — участковый.

— Как это произошло? Расскажите поподробнее.

Дарья Петровна, красная, расстроенная, повторила:

— Кольца были в тряпочке, в кошельке, кошелек — в шкатулке, шкатулка — в комоде, комод — в галерее, а как туда вор залез?.. Дверь была на замке, замок целый, колечки, на которых он висел, тоже целые…

— Кого подозреваете?

Она терялась в догадках. Кто, ну кто у нас во дворе да и на улице может быть на подозрении? Живет у школы один. Говорят, в тюрьме сидел. Но это, наверно, большой преступник. Если бы это было дело его рук, он бы не ограничился кольцами.

Нет, это не он. А кто же? Работали у нас во дворе водопроводчики — починяли водомер. По в тот день Дарья Петровна не отлучалась из дома. Постойте, а прачка? Дарья Петровна хлопнула себя по лбу: как это я… Да! Так и есть. Она!

Недавно вернулась Дарья Петровна с работы раньше обычного, а дома Бочия и какая-то неряшливо одетая женщина. Белые космы свисают на плечи, молодые дикие глаза перебегают с предмета на предмет. Бочия представил: прачка. Он встретил ее на базаре, когда лобио покупал. Согласилась стирать за пятерку. Вот и привел, чтоб облегчить домашнюю работу жене.

В первый момент Дарья Петровна чуть не задохнулась от ярости. Девица, воспользовавшись моментом, рванулась к двери.

— А почему она уходит, если она прачка? — что было силы крикнула наша смышленая Дарья Петровна и захлопнула перед носом женщины дверь. Потом она бросилась с кулаками на Бочию, он юркнул в комнату и заперся там на крючок.

— Ах, прачка? — подбоченилась Дарья Петровна. — Ну что ж, стирай. Вот лохань, вот белье.

Девица побледнела. Покосилась на дверь. Но дверь заперта. Пришлось стирать. Вот тебе и пятерка. Дарья Петровна ликовала.

Думала ли она сегодня, бегая со своим шприцем по всему району, что дома ждет ее прислуга? Да еще такая безответная. Захотелось побежать по соседям — посмешить рассказом об удаче. Жаль, нельзя. Бочия только того и ждет.

Он улегся в комнате на кушетку и притворился, будто сочиняет стихи. Но Дарья Петровна все его уловки знает, слава богу, изучила за столько лет. У, негодяй, чтоб ты сдох, проклятый! А эта?.. У, база-арная! А как лопатки под платьем торчат! Наверно, полгода не ела досыта. Подлая!.. Покормить, что ли?.. Нет, пусть работает. Не буду кормить! Задушила бы ее, проклятую! Засмотрелась на моего Бочию! Да я ж тебя, подлую… А как старается, нет, вы только посмотрите, как старается! Аж вспотела.

— Есть хочешь?

Девица тихо:

— Да.

— Садись к столу. — И добавила по-грузински. — Чтоб ты провалилась, шалопайка!