Там, где престол сатаны. Том 1

– Ну да, ну да, – понимающе закивал Дима Ковалев, – врачи не любят, когда к ним суются… А вы, кстати, где трудитесь? Ах, на «Скорой»! Вы, стало быть, по нашему зову к нам спешите… Читал я недавно один славненький стишок про «Скорую». Ноль три, ноль три, спаси меня, спаси… что-то в этом роде. Мне понравилось. А Николаю Ивановичу вы родной племянник? Ах, внучатый! И что ж – братья у него были или сестры? То есть вы сами-то от какой, так сказать, ветви – мужской или женской?

– Два брата, – мстительно сказал Сергей Павлович. – Оба священники.

– Ну да, ну да, я что-то слышал… Николай Иванович у нас в некотором роде Мафусаил и уж совершенно точно – кладезь бесценного опыта.

Сергей Павлович в упор глянул на Ковалева.

– Петр Иванович Боголюбов, мой дед, в тридцать седьмом был расстрелян.

– Ну да, ну да, – соболезнуя, покачал головой Дима и отвел глаза. – Страшное время. Николай Иванович рассказывал, я припоминаю…

И Прошибякин свое слово промолвил:

– Времечко было лихое.

И Антонин, возведя взор к Распятому, перекрестился.

– Покой, Господи, душу раба Твоего, Петра… Я как вернусь, – бессильно повел он рукой в сторону Сергея Павловича, – непременно по вашему дедушке отслужу панихидку. Но вы напоминайте, не стесняйтесь. У нас тут жизнь, видите, такая, что любую память отшибет.

– Давайте-ка, Феодосий Григорьевич, я вас уколю, и мы с вами до утра простимся.

– Ну да, ну да, – заторопился Дима Ковалев, – надо лечить, надо… А мы, собственно, уже все. Не будем мешать. Пакетик наш не забудьте, владыка.

– Я ему узелок на память завяжу, – твердо пообещал Прошибякин.

– Вот бисовы дети, – бодрым, звучным голосом сказал митрополит, как только за гостями захлопнулась дверь. – Из гроба подымут и заставят служить Советскому Союзу.

5

Вечером, в семь часов, на станции метро «Пушкинская», в центре зала, Сергей Павлович ждал Аню.

Едва он встал напротив перехода на «Горьковскую», как тут же понял, что трудно было ему выбрать для встречи более неудачное время и место. Три человеческих потока, сталкиваясь и образуя нечто вроде водоворота, непрерывно текли перед ним – справа, со стороны эскалатора стремился один, по ступенькам перехода стекал другой, ему навстречу поднимался третий. Час пик был в разгаре. Не зная, откуда появится Аня, Сергей Павлович то глядел прямо перед собой, то поворачивал голову направо, то вдруг, холодея от ужасного предположения, что он ее попросту прозевал, разворачивался влево и пристально всматривался в бегущих к поездам людей. Тяжкий гул катился по подземелью, одетому в камень. С воем, свистом и грохотом вырывались из тоннелей и причаливали к платформам составы; с глухим стуком смыкались двери вагонов; и вдруг, перекрывая голоса, шорохи и топот разбухающей на глазах толпы, гремело по радио известие, что на прибывающий поезд посадки не будет… «Нет посадки на поезд! – надрывался злой женский голос. – Отойдите от края платформы!»

Сергей Павлович вздрагивал, озирался и еще теснее прижимался спиной к колонне, словно боясь, что его оторвет и увлечет за собой плывущая рядом с ним мрачная человеческая река. Высматривая Аню, он мгновенным взором выхватывал из толпы лица, мужские и женские, молодые и старые, и с гнетущим чувством отмечал общее почти для всех выражение враждебной замкнутости, зачастую просверкивающее обращенной ко всему миру ненавистью. Он видел девушку, почти девочку лет, наверное, семнадцати, страшно озябшую в легкой курточке (наверху крепко подморозило), с черными кругами под глазами; горбуна с несоразмерным его силам огромным портфелем в руке; двух милиционеров с болтающимися у пояса дубинками, деловито влекущих за собой пьяного мужичка с поникшей головой и подгибающимися на каждом шагу ногами; кавказца с густой шевелюрой и ушами цвета только что сваренного рака; одетого в рваный красный пиджак и синие спортивные брюки бомжа с «авоськой», из которой торчала заткнутая обрывком газеты поллитровка; женщину с выбившимися из-под платка седыми прядями, напряженно наморщенным лбом и беззвучно шевелящимися губами; компанию молодых людей, похожих друг на друга, как братья: все примерно одного роста, с толстыми шеями борцов, коротко стрижеными затылками и в кожаных, на меху, куртках – не так давно расплодившиеся в Москве «быки», кошмар мелких торговцев и кооператоров; старика со слезящимися глазами, генерала в папахе, мальчишку со злобной мордочкой волчонка, грузную старуху, истекающую п'oтом не столько от духоты подземелья, сколько от страха перед толпой…

Кто-то тронул его за плечо. Он повернулся с улыбкой, ожидая увидеть Аню, – однако оказалась перед ним странного вида особа в летней широкополой шляпе, зимнем пальто с воротником из потертой чернобурки и спящим у нее на руках ребенком.

– Мальчик болен, – требовательно сказала она. – А денег нет.