Там, где престол сатаны. Том 1

Артабан был маг и, следовательно, не только проницательный звездочет, но и отменный лекарь. В переметные сумы он предусмотрительно положил запас травяных настоев, пилюль и порошков, две объемистые фляги с водой, лепешки, орехи, мед – словом, у него было все, чтобы поставить больного на ноги. Все, кроме одного – времени. Рождение Царя означало переворот в судьбах мира, наступление новой эпохи, благую весть о спасении человечества. Вместе с тем движение планет и хороводы звезд указывали на грозящую Младенцу опасность, исходившую прежде всего от демонов преисподней и темной природы некоторых властных и беспощадных людей. Артабан впервые испытал мучительное чувство, вызванное необходимостью незамедлительного выбора между двумя разновидностями долга, из которых одна могла почитаться наиважнейшей, а другая – не терпящей отлагательства. Младенец был Царь, Ему полагались дары, почести и слава, Его появление на свет сопровождалось чудесными знамениями, и к Нему следовало спешить в том числе и для того, чтобы предостеречь от злобных умыслов, тайной ненависти и крадущихся, будто волки пустыни, бед. Но здесь, на дороге, под темнеющим небом, угасала жизнь, и Артабан не смог затворить свой слух и не услышать ее мольбы о помощи.

Итак: следует ли говорить, что он остался и выхаживал больного ночь, день и еще ночь? Следует ли нам, зная чистое сердце молодого халдея, хотя бы в малой степени сомневаться в том, что он до конца исполнил свой нравственный долг и смог пуститься в дальнейший путь лишь с уверенностью в здоровье и благополучии случайно повстречавшегося ему человека? Надо ли сообщать, что Мельхиор, Каспар и Балтазар не сочли возможным откладывать свое посольство к Царю и оставили Артабану записку всего с одним словом: «Догоняй»? Сказать, пожалуй, следует лишь вот о чем. Чтобы купить верблюдов и нанять погонщиков, ему пришлось продать сапфир, что глубоко опечалило его. И не сапфира было жаль Артабану – жаль было, что в короне Царя не будет драгоценного камня, цветом напоминающего светлую летнюю ночь. Несколько утешала мысль о человеке, который благодаря его познаниям и заботам остался жив, – но вскоре и о нем перестал думать Артабан, качаясь на спине верблюда, закрывая лицо от поднятого холодным ветром колючего песка и мечтая увидеть Младенца и принести Ему в дар кроваво-красный рубин и жемчужину несравненной красоты.

Однако как ни спешил он пересечь пустыню, как ни торопил погонщиков, намеревавшихся основательно передохнуть в Дамаске, и как ни стремился быстрее добраться до Иерусалима – все его усилия оказались тщетными. Мельхиора, Каспара и Балтазара он не догнал. Он лишь узнал, что вслед за чудесной звездой они направились в Вифлеем – город, где родился Младенец. Не медля, двинулся туда и Артабан.

Но чем яснее представал перед ним город, теснившийся в похожей на седло ложбине между двумя вершинами известкового кряжа, чем оживленней рассказывал нанятый в Иерусалиме иудей-проводник о славном и богатом знаменательными событиями прошлом Вифлеема, называемого еще Домом Хлеба, – о скончавшейся в родах, горько оплаканной Иаковом и погребенной здесь Рахили, о милой, нежной и преданной моавитянке Руфь, которая собирала ячменные колосья на поле здешнего жителя Вооза, а потом нашла благоволение в его глазах, стала ему любящей и верной женой и родила Иессию, отца пастушка и храбреца Давида, о самом Давиде, царе Израиля и Иуды, распространившего свои владения от Чермного моря и Египта до Евфрата, и, наконец, о твердо обещанном пророками Мессии, Сыне Давидове, который препояшется мечом и выйдет из этих благословенных мест во спасение и славу Израиля, – тем сильней и сильней завладевала Артабаном тревога, казалось бы, совершенно не имеющая причин. Беда надвигалась – он чувствовал.