Там, где престол сатаны. Том 1

Дева Пречистая, Ты укрепление немощей наших; кроме Тебя иной не знаем; горьких мытарств начальника миродержца отжени далече от меня, внегда скончатися хощу… Жизнь кончается. Семьдесят шесть лет, а промелькнули, как день. Всех помню, всех люблю, всем земно кланяюсь и умоляю простить меня, грешного, – ибо ежели словом, делом либо помышлением согрешил перед одним, то всех обидел, знакомых и незнакомых, близких и дальних, родных и по крови мне совсем чужих. И на себя самого будто бы сверху смотрю. Совсем еще махонького меня мама в корыте купает, спинку трет, и я ей кричу со слезами: «Что ты, мамка, так больно меня мочалкой!» Она смеется. Папа меня потом на руки берет, и мне от его бороды щекотно, смешно и радостно, и сердечко мое колотится от любви и счастья. Папа, отец Марк, венчает нас с Марьюшкой, и ее ладошка горячая мою руку крепко сжимает. И в паникадиле, и в подсвечниках свечи горят, и солнце в окнах играет – ах, Марьюшка моя, сколько же света было и на венчании, и во всей нашей с тобой супружеской жизни, ее же даровал нам Господь по неизреченной милости Своей.

– А тебе, матушка, сколько годков исполнилось?

– Полсотни… да еще один, – срывающимся голосом откликнулась мать Лидия. – А если б не убили, – как о мертвой, сказала она о себе, – через месяц пятьдесят два мне было бы… Трудная оказалась для меня жизнь. И смерть досталась трудная.

И ездили с папой на прославление преподобного, и с Петей и Сашей на дерзновенное вскрытие его всечестных останков – в день, когда робкой рукой я касался дорогих косточек и когда ушел ко Господу гробовой, о. Маркеллин…

– Душе моя, душе моя, востани, что спиши! – глухо промолвила игуменья и смахнула набежавшие слезы. – …конец приближается, и нужда ти молвити: воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, Иже везде сый и вся исполняяй.

– А ты, голубка, поплачь, – погладил ее по плечу о. Иоанн. – Не держи слезы. А я помолюсь. Владыко Господи Вседержителю, – прикрыв глаза ладонью, тихо и внятно произнес он, – Отче Господа нашего Иисуса Христа, Иже всем человекам хотяй спастися и в разум истины приити, не хотяй смерти грешному, но обращения и живота, – и с этими словами старец Боголюбов медленно перекрестился, – молимся, и мили ся Ти деем, души раб Твоих, Иоанна, – он указал на себя, – Лидии, – и он коснулся ее руки, – Исая, – он взглянул на Шмулевича, безучастно кивнувшего ему в ответ, – от всякия узы разреши и от всякия клятвы свободи, остави прегрешения им, яже от юности, ведомая и неведомая, в деле и слове, и чисто исповеданная, или забвением, или студом утаеная… Ей, Человеколюбивый Господи, повели, да отпустятся от уз плотских и греховных, и приими в мир души раб Твоих сих Иоанна, Лидии, Исая, и покой их в вечных обителях со святыми Твоими, благодатию Единородного Сына Твоего, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа… с Пресвятым и Благим, Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков… Аминь.

– Аминь, – перекрестилась мать Лидия.

– Амен, – едва слышно сказал Исай Борухович. И ты, Берта, и ты, Давидик, и жена твоя Циля, – вы все, узнав о моей смерти, облачитесь в черные одежды. И да будет скорбь ваша скорбью обо мне, скорбью по святому городу Иерусалиму, скорбью по Храму разрушенному, как вскоре разрушится мое тело. Плачьте обо мне – но плачьте с надеждой в сердце.

– Господь – пастырь мой, и не будет у меня нужды ни в чем, – пересохшими губами шептал Исай Борухович. – Даже если буду я идти долиной смертной тени, не убоюсь зла, ибо Ты со мной; посох Твой и опора – они успокоят меня…