На каждый из этих палящих вопросов о. Маркеллин со скорбным сердцем отвечал: «Я. С меня».
Был у него месяц назад откровенный разговор с одним забредшим в монастырь Божьим человеком, неведомо как добравшимся до Шатрова с кавказских гор, где по своим пещерам сидели отцы-пустынники, неустанные молитвенники и стойкие постники. Уже доносились отовсюду известия о поруганиях православных святынь. Вот и странник шепнул о мощах Феодосия Черниговского, что их вскрыли, нашли нетленными и, напугавшись, по секретной и скорой почте снеслись с самим Лениным и лично от него получили приказ немедля доставить святые останки в Москву. «Похитили?!» – ахнул о. Маркеллин. «Ночью, – с мрачным огнем в запавших глазах молвил его собеседник. – Тебе надо, – немного помолчав и оглянувшись, продолжил он (и о. Маркеллин вслед за ним в своей же келлии тревожно оглянулся), – самому… Понял?!» Отец Маркеллин кивнул, хотя от внезапно нахлынувшего на него ужаса утратил всякую способность к соображению. «Не дожидаясь… Понял?!» Отец Маркеллин снова кивнул. Сердце холодело и обрывалось. «И на Кавказ. В Сухум. Там отыщешь рабу Божию Анастасию, адресок я тебе дам. Она все устроит. Понял?!» Отец Маркеллин подавленно молчал. «Великое дело совершишь. Святые мощи избавишь от поругания, а может, от истребления. А в пещере им до лучших времен покойно будет. Или уж, – вздохнул и перекрестился Божий человек, – до самого до конца».
На другой день он ушел, оставив о. Маркеллина в тяжких сомнениях.
Адресок тоже оставил.
Но ведь как рассудить.
С одной стороны, в преддверии бед неминуемых надо бы его послушать и святые мощи, тайно изнеся из монастыря, укрыть в безопасном месте. На Кавказе свет клином не сошелся. И в наших лесах, слава Богу, в какой-нибудь часовенке заброшенной либо для преподобного ныне же обыденно поставленной можно схорониться и в молитвенном ожидании встретить или возвращение православного царства, или воцарение зверя. С другой стороны, а ну, ежели обойдется? Преподобного Сергия, да Феодосия Черниговского, да многих иных угодников Божиих, во святых своих мощах блаженно почивавших, сия горестная участь не миновала. Истинно так. Но значит ли это, что и до батюшкиных дорогих косточек непременно дотянется злодейская рука? С одной стороны, скрыв мощи от осквернения, можно в сем веке послужить православному народу, а в веке будущем стяжать особенное благорасположение старца Симеона. «Радость моя! – он скажет, повстречав о. Маркеллина. – Спаси тебя Христос, что позаботился обо мне, убогом». С другой стороны, кому ведомо, какие напасти поджидают гробик за оградой обители? Лихие люди похитят, в нечаянном огне сгорит, в глубокой воде потонет… Погубленные мощи отольются о. Маркеллину всеобщим и страшным народным подозрением, что он-де, наподобие Иуды, исправно послужил врагам православия. На Небесах же укорит его старец за недостойное монаха легковерие. «Ты кого послушал, радость моя? – он спросит. – Да ты разве не знаешь, что у них, у странников, заместо ума – ноги? Он брякнул да ушел. А ты меня, убогого, в охапку, и побежал куда глаза глядят. Вот и пожаловал прямехонько к беде». С одной стороны, обстоятельства взывали к немедленным и решительным действиям. С другой – собственноручно составленная о. Маркеллином летопись чудесных событий побуждала к спокойному и радостному подчинению воле Божией. С одной стороны, боясь Господа, страшно сотворить злое; с другой же, имея в сердце страх Господень, непереносимо думать, что упустил совершить доброе.
С одной стороны.
С другой стороны.
Отец Маркеллин измучился. И как ни молился, как ни просил помощи у Спасителя и Пресвятой и Пречистой Его Матери, как – с усиленным воздыханием – ни обращался к старцу Симеону, – все было напрасно. Внятного ответа не слышал он в своем сердце.
Не услышал он его и от наместника монастыря, как на духу сказавшего: «Не знаю. Тронуть страшно, а оставлять – может, и того хуже. Епископ обещал у нас скоро быть, у него спросим».
Но епископа так и не дождались, сатанинская же комиссия с фотографом и вооруженной подмогой – вот она.
4
– Давайте, давайте, – повторил председатель комиссии товарищ Рогаткин, строгим взглядом окидывая примолкший в ожидании ужасного события народ, а затем поворачиваясь к раке, возле которой уже стояли скорбный о. Маркеллин и о. Иоанн Боголюбов, пытавшийся утешить «гробового» и пробудить в нем уверенность в промыслительном значении всего совершающегося ныне здесь, в Успенском храме. – Что вы там, граждане попы, как две кумушки, шепчетесь? – с усмешкой приговаривал товарищ Рогаткин, подзывая фотографа и указывая ему место, где надлежало установить аппарат. – Вот отсюда. С этой точки. Крышку откроют – первый снимок. Кости достанут…
– Или тряпье какое-нибудь, – вставил Ванька Смирнов.