Там, где раки поют

Они вышли во двор, дождь уже прекратился, Джоди подвел ее к пикапу, отстегнул брезентовое полотнище и достал из кузова большую картонную коробку, открыл и вытащил завернутые в бумагу картины в рамах. Расставил их в кузове вдоль бортов. На одной три девочки – Киа с сестрами, – сидя на корточках, любуются стрекозами. На другой – Джоди и Мэрф со связкой рыбы.

– Я их привез на случай, если ты здесь. Это Розмари мне дала. Сказала, что все эти годы Ма рисовала нас.

На одной из картин все пятеро будто наблюдали за художником. На другой Киа смотрела в глаза сестрам и братьям, а те – на нее.

Она спросила шепотом:

– Кто есть кто?

– Что?

– Ни одной фотографии не сохранилось. Я никого не помню. Кто есть кто?

– А-а… – У Джоди на миг перехватило дыхание. – Ну, это Мисси, старшая. Это Мэрф. Вот этот славный карапуз – разумеется, я. А это ты.

Он дал ей время рассмотреть, потом сказал:

– Взгляни на эту.

И указал на картину маслом, поражавшую яркостью красок, – двое детей на корточках среди изумрудной травы и полевых цветов. Девочка – совсем малышка, лет трех, прямые черные волосы до плеч. Мальчик чуть постарше, светловолосый, вихрастый, показывает пальцем на бабочку-монарха, застывшую на ромашке, расправив желтые с черным узором крылья. Рука мальчика на плече у девочки.

– Это, наверное, Тейт Уокер, – пояснил Джоди. – А это ты.

– Видимо, да. Точно он. А почему Ма рисовала Тейта?

– Он к нам часто заходил, мы с ним вместе рыбачили. И он вечно тебе показывал всяких букашек.

– А почему я не помню?

– Ты была совсем маленькая. Однажды Тейт приплыл в лагуну, а там Па со своим мешком, пьяный вдрызг. Ты шлепала по мелководью, а он должен был за тобой присматривать. Вдруг ни с того ни с сего Па как схватит тебя за руки и давай трясти, у тебя чуть голова не оторвалась. А потом швырнул тебя в грязь и знай себе хохочет. Тейт выскочил из лодки, подбежал к тебе. Было ему тогда лет семь-восемь, не больше, но он не испугался, закричал на Па. Тот, ясное дело, его ударил, заорал: вон с моей земли, и чтоб духу твоего здесь не было, а не то пристрелю! Мы сбежались посмотреть, что стряслось. Па бушевал, а Тейт взял тебя на руки и отнес к Ма. И ушел, только когда убедился, что ты цела и невредима. Мы с ним и после рыбачили иногда, но бывать у нас он перестал.

“До того дня, когда я заблудилась на болоте”, – подумала Киа. Она смотрела на картину – нежные краски, безмятежность. Даже из безумия Ма сумела извлечь красоту. Глядя на эти картины, можно было решить, что на них счастливейшая из семей – живут у моря, резвятся под сияющим солнцем.

– Ма была одинока, оторвана от всех. В таких обстоятельствах люди меняются.

Киа аж застонала:

– Прошу, не говори мне про одиночество. Не надо мне объяснять, что оно творит с человеком. Я на себе испытала. Я и есть ходячее одиночество! Я прощаю Ма за то, что она ушла, но не понимаю, почему она не вернулась, почему бросила меня. Ты наверняка не помнишь, но после ее ухода ты мне сказал как-то, что лиса, бывает, бросает лисят, если не может их прокормить или если она попала в беду. Что лисята погибнут – да они бы и так погибли, – зато лиса доживет до лучших времен, вырастит новый выводок. С тех пор я много про это читала. В дикой природе – в глуши, там, где раки поют, – такое поведение, внешне жестокое, позволяет самке оставить больше потомства, да и генетическая программа – бросать детенышей в тяжелые времена – передается по наследству. Из поколения в поколение. И у людей та же история. Некоторые действия, по нынешним меркам варварские, когда-то помогали нашим предкам выжить, выбраться из любой трясины. Благодаря этому живы и мы. Эти инстинкты заложены в генах и при определенных обстоятельствах могут проявиться. В нас дремлет наша первобытная сущность – то, благодаря чему люди выжили. Может, и в Ма проснулась эта генетическая память – первобытная, теперь ненужная – и заставила ее бросить нас, из-за отчаяния и ужаса, оттого что жить с Па было и вправду опасно. Но это не оправдание, она должна была остаться. Зная, что такое заложено в нашей природе, можно простить даже самую плохую мать. И я понимаю, почему она ушла, но не понимаю, почему не вернулась. Почему не написала мне ни строчки. Она ведь могла писать мне письмо за письмом, год за годом, и хоть одно бы дошло.

– Думаю, есть в жизни многое такое, чего нельзя объяснить, остается только простить – или не простить. Я не знаю ответа. Может, его и нет. Мне жаль, что принес дурную весть.

– Почти всю жизнь я прожила одна, не имея никаких вестей от родных. И вот внезапно обрела брата и потеряла мать.

– Прости меня, Киа.

– Ты ни в чем не виноват. На самом деле Ма я потеряла много лет назад, а сейчас ты вернулся, Джоди. Слов нет, как я хотела тебя увидеть. Не было в моей жизни счастливей дня – и печальней.

Киа легко коснулась его руки. Джоди уже успел понять, до чего скупа она на ласку.

Они вернулись в хижину, и Джоди обвел взглядом новую мебель, свежевыкрашенные стены, самодельные кухонные шкафчики.

– Как же ты управлялась одна, Киа? До того как вышла книга, где ты брала деньги, одежду?