Там, где раки поют

– Да, до нее было рукой подать, слышно все до последнего слова.

– Повторите, пожалуйста.

– Она кричала: “Отвяжись от меня, ублюдок! Еще хоть раз тронешь – убью!”

В зале поднялся шум и долго не утихал. Судья Симс стукнул молотком:

– Тишина!

– Достаточно, – сказал прокурор. – Спасибо, Родни. Вопросов нет. Передаю слово защите.

Том протиснулся мимо прокурора Эрика к свидетельской скамье.

– Родни, по вашим словам, когда вы услышали вдалеке крики, то не сразу увидели, что происходит между мисс Кларк и мистером Эндрюсом. Так?

– Да. Мы их разглядели, только когда подплыли поближе.

– И та женщина, в которой вы позже узнали мисс Кларк, кричала, как будто ей угрожала опасность. Так?

– Да.

– При вас они не целовались, не ласкали друг друга. Женщина кричала так, будто на нее напали, будто она в опасности. Верно?

– Да.

– То есть мисс Кларк могла ударить мистера Эндрюса, защищаясь, – женщина, одна в лесу, против сильного мужчины, спортсмена, бывшего футболиста? Он на нее напал, а она защищалась?

– Да, могло быть и так.

– Больше вопросов нет.

– Слово обвинению?

– Да, ваша честь, – вскочил Эрик. – Итак, Родни, неважно, произошло ли это между ними с обоюдного согласия или нет, но можно ли утверждать, что подсудимая, мисс Кларк, была в ярости на покойного, Чеза Эндрюса?

– Да, еще бы.

– До того, что грозилась его убить, если он еще хоть раз ее тронет? Это верно?

– Да, так и было.

– Больше вопросов нет, ваша честь.

41 Стадо 1969

У Киа все еще тряслись руки, она поминутно оглядывалась, не увязался ли за ней из Кипарисовой бухты Чез на своем катере. Ткнувшись в берег в своей лагуне, она на подрагивающих ногах добрела до хижины, на кухне рухнула на пол и зарыдала. Левый глаз стремительно набухал, рот был полон песка. Она напряженно вслушивалась, не донесется ли гул мотора.

На шее у Чеза она заметила свою подвеску с ракушкой – до сих пор носит. Почему?

“Ты моя”, – сказал он. Она его ударила, теперь он наверняка в ярости и примчится мстить. Может, даже сегодня. Или дождется ночи.

И некому пожаловаться. Скок посоветует обратиться к шерифу, но кому поверят блюстители закона – Болотной Девчонке или Чезу Эндрюсу? Что именно видели те два рыбака, точно неизвестно, но защищать ее они вряд ли станут. Скажут, поделом ей – ведь все знают, что до того, как они расстались, она с ним обжималась у всех на виду, совсем стыд потеряла. Вела себя как шлюха, вот что они скажут.

За окном завывал ветер с моря, и Киа боялась, что не услышит мотора. Едва переставляя от боли ноги, она сложила в рюкзак печенье, сыр, орехи и, пригибая голову под яростными порывами ветра, побежала вдоль проток, сквозь заросли спартины к читальне. Путь занял три четверти часа, и при каждом шорохе она вздрагивала всем своим измученным телом, озиралась, вглядывалась в прибрежные кусты. Вот и ветхая бревенчатая лачуга у ручья, наполовину скрытая высокой травой. Здесь ветер слабее, на шелковистом лугу тишь. Киа не рассказывала Чезу про свое убежище, но вдруг он все-таки знает о нем? Поди угадай.

Крысиный душок из лачуги уже выветрился. Когда Тейт начал работать в лаборатории, они с отцом отремонтировали хижину, сделали ее пригодной для ночевок. Укрепили стены, подлатали кровлю, привезли простенькую мебель – узкую кровать с лоскутным одеялом, плитку, стол и стул. Под потолком висели кастрюли и сковородки. На раскладном столике стоял микроскоп, вопиюще тут неуместный. В углу – старый кованый сундук с консервами: тушеная фасоль, сардины. Исключительно жестянки, чтобы медведи не учуяли.

Киа вошла в лачугу и будто в ловушке очутилась, если Чез появится, она не увидит и не услышит, и она вернулась на берег ручья, одним правым глазом уставилась в тростниковые заросли, левый совсем заплыл.

Чуть ниже по течению, у кромки воды, будто не замечая Киа, щипало траву небольшое стадо оленей – пять самок. Вот бы стать одной из них. Киа знала, что стадо оленю нужнее, чем каждый из них стаду. Одна из олених вдруг резко вскинула голову, косясь бархатным глазом на север, в чащу; топнула правым передним копытом, затем левым. Ее товарки встрепенулись, заверещали испуганно. Киа здоровым глазом вгляделась в заросли, не крадется ли Чез или другой хищник. Нет, тишина. Наверно, ветер их потревожил. Олени успокоились и отступили в густую траву, и Киа осталась наедине со своим смятением. Она пристально вглядывалась в заросли, нет ли чего подозрительного, но, устав вслушиваться и всматриваться, вернулась в читальню. Достала из рюкзака кусок сыра, устроилась на полу и принялась жевать, время от времени поглаживая распухшую щеку. Лицо, руки и ноги были перепачканы песком, грязью и кровью, ссадины ныли. Киа снова разрыдалась – не столько от боли, сколько от стыда, потом ее стошнило.

Сама виновата. Привыкла повсюду шляться одна. Естественное желание привело ее, незамужнюю, в дешевый мотель – и никакого удовольствия она не получила. Секс в мерцании неоновых огней – и лишь пятна крови на простыне, как звериные следы.