Там, где растает мой след

Она пошлепала в сторону уборной, на ходу обернувшись простыней. Ни сантиметра тела не хотела показать ему при дневном свете. Стеснялась, глупая.

Фил взял телефон, открыл первый всплывший файл.

Тати-Анна Эйгельман оказалась женщиной преклонных годов. Ей уже перевалило за семьдесят. Но на фото она выглядела максимум на пятьдесят пять. Наверное, давнишнее. Красивой формы череп, интеллигентное лицо, стрижка-ирокез, очки в роговой оправе, мужской костюм и галстук. Нетрадиционная ориентация очевидна. Тати-Анна полюбила представителей своего пола задолго до того, как это стало нормой. Смелая и упрямая, это видно по форме подбородка и посадке головы. Однорукая. Но этого не понять сразу. Фил сначала прочел, потом понял. В юности Тати-Анна, еврейская девочка из Тбилиси, была избита подростками-наци средь бела дня на улице Вены, куда переехала вместе с семьей. Кости руки раздробили так, что ее не удалось спасти.

— Кто это? — услышал он голос Лиды. Она вернулась из уборной и незаметно подошла.

— Доктор Эйгельман. Лечащий врач Валерия Кондратьева и подруга Жени. Она та самая Татьяна. Правильно: Тати-Анна.

Лида уселась рядом, стала рассматривать фото.

— Я эту женщину не видела, — сказала она. — И ничего о ней не слышала.

— Женя всем вам, людям, с которыми тесно общалась, выдавала информацию о себе по кусочку. Как тортом угощала. Тебе достался большой и вкусный, с ягодой. А Маршалу, например, обрезок. Не знаю, зачем ей это было нужно, наверное, для спокойствия.

— Получается, никто из нас не знал ее настоящую…

Она ойкнула и утопила лицо в ладони.

— Что такое?

— Кровь пошла носом, — прогнусила она. — Такое со мной бывает. — И убежала обратно в уборную.

А Фил вернулся к досье.

Доктора Эйгельман долго не принимало научное сообщество. Поначалу ее даже травили. Женщин в психиатрии тогда было крайне мало, а тут она, иудейка и бунтарка. Казнить, нельзя помиловать! Но она выстояла и стала признанным светилом психиатрии. В Уэльсе открыли клинику ее имени. Там-то Валера Кондратьев и лежал. Два года наблюдался у доктора Эйгельман и до сих пор числится (удалось пробиться через защиту клиники и добыть списки) ее пациентом.

— Я буду готовить завтрак! — крикнула из кухни Лида.

Когда она успела туда попасть? Мимо не проходила. И тут же он понял, что через двор, а заодно сняла с веревок высохшие занавески. Их сейчас не было видно. Как и мышонка Роберто, он убежал за хозяйкой.

Фил дал себе еще пять минут и остался в кровати.

Тати-Анна оказалась личностью цельной. Она не была замешана ни в одном скандале, не прятала от общества никаких постыдных тайн. Всю жизнь прожила с одной женщиной, воспитала ее детей, отучила их, вывела в люди. После Кондратьева Тати-Анна не взяла ни одного пациента, а все потому, что занялась преподаванием в Королевском колледже Лондона. Но среди его выпускников Амалии Даланян не оказалось (проверил ради интереса). Приврала, выходит, дамочка. Скорее всего, посетила пару выездных лекций профессора Эйгельман да труды ее изучила, а отучилась в каком-нибудь средненьком итальянском колледже. Не тянула Амалия на высококлассного специалиста.

— Ты будешь чай или кофе? — спросила Лида, заглянув в спальню. Она оделась во вчерашние вещи: шорты и футболку. Кажется, это была летняя пижама. Расцветка — лимончики. Но она Лиде не идет, делает кожу желтее. — Что не так? — не поняла она и стала себя рассматривать.

— Не вижу дыр. Ты вчера уверяла мне, что порвала свой сногсшибательный домашний наряд во время каторжных трудов по уборке виллы.

— Ивановский трикотаж неубиваем!

— Везла это безобразие из России? Давай я тебе куплю сегодня что-нибудь роскошное, шелковое? — Ему очень хотелось переодеть Лиду. Это для начала. А еще ускорить процесс поиска донора. Теперь он замечал все признаки болезни и очень переживал за нее.

— Это моя любимая пижама, я с ней не расстанусь.

— И не надо, просто при мне будешь носить шелк. — Он шутливо стукнул кулаком по матрасу. — Я мужик, я сказал!

— Кровать еще раз не разломай, мужик, — усмехнулась она. — Так что будешь пить?

— Откуда кофе?

— Нашла банку в шкафу. Пахнет нормально.

— Нет уж, давай лучше чай.

Лида кивнула и скрылась. А Фил встал-таки с кровати.

Душ он принял в саду. Взбодрился, вымыл волосы, которые пропахли нелюбимой им лавандой. Хозяева виллы напихали ее в подушки, как делают многие в Италии. Считается, что аромат лаванды лечит бессонницу и простуду. Фила же он раздражал своей навязчивостью.

Когда он вытирался, ему на нос села бабочка. Большая, пестрая. Фил хотел согнать ее, но чешуйчатокрылое создание не думало улетать. Ему понравилось сидеть на конопатом носу человека. Или бабочка приняла его за растение? С оранжевой кроной.

Фил снял бабочку и понес ее в дом.

— Я тебе еще одного питомца приволок, — сказал он Лиде и посадил бабочку на цветок в горшке. Тот, что они привезли из Марина-ди-Пиза.

— Зачем он мне?

— Как это? Разве не знаешь примету: бабочки к исполнению желаний?

— Моя бабушка считала иначе. Говорила, они не к добру. И выгоняла их на улицу.

— Ей просто не нравились насекомые в доме.