Я мгновенно поставила диагноз. У Югетты было левостороннее
Что может быть более губительным для художника, чем слепота? И все же это была не единственная проблема. Из-за инсульта пострадало и самовосприятие Югетты. Когда она посмотрела на свою левую руку и левую ногу, они показались ей гигантскими, как будто она видела их через увеличительное стекло.
— Как вы думаете, смогу ли я когда-нибудь рисовать так, как раньше? — спросила она меня.
Я пыталась успокоить ее:
— Я точно знаю, что сможете.
Но также добавила, что она сможет восстановить свои способности только после нескольких месяцев реабилитации. Мы сразу же приступили к занятиям, но вскоре стало ясно, что обычная программа реабилитации ей не подходит. Пациентам с инсультом обычно назначают комплекс упражнений, которые немного напоминают детские игры. Порой они должны часами выполнять элементарные задания, например вставлять деревянные колышки в маленькие отверстия. Югетта смотрела на принесенные ей «игрушки» с нескрываемым пренебрежением: «Как
Ее реакция была типичной для высокофункциональных пациентов — руководителей компаний, художников, спортсменов, инженеров, испытывающих раздражение или разочарование, когда их заставляют выполнять коррекционные задания, которые на первый взгляд намного ниже их уровня способностей. Хотя часть мозга Югетты была повреждена, ее личность оставалась той же, и это нужно было учитывать в любой схеме лечения. Поэтому, когда Югетта наотрез отказалась выполнять упражнения, я решила отойти от стандартов. Если ее интересует только искусство, значит, мы используем ее страсть в качестве проводника к восстановлению ее мозга. Я применила жесткий подход из милосердия. Я сказала ей, что она записана на новый курс по живописи, а я ее преподаватель.
Каков был учебный план? Наметить новые связи в мозге. Цель заключалась в том, чтобы использовать естественную способность мозга к адаптации, подключиться к сохранившимся здоровым отделам и создать новые связи для компенсации повреждений. В случае Югетты это означало месяцы тяжелых реабилитационных занятий, которые были посвящены ее страсти и ее личности как художника. Иными словами, ей пришлось заново учиться рисовать и расширять внезапно уменьшившийся холст. Это была трудная и кропотливая работа.
За первые три недели совместной работы она сделала более шестидесяти рисунков, пытаясь восстановить свое внимание. Несмотря на усталость и подавленное состояние, она выполняла все, что я ей говорила. Часто ей хотелось сдаться, спрятаться в большом шарфе, который она иногда надевала, когда бродила по холодным больничным коридорам. Но это означало потерять себя как художника.
После очередного упражнения, когда казалось, что у нас ничего не получается, она спросила меня: «Для чего мы все это делаем?»
Я глубоко вздохнула. «Ваша теменная доля, — объяснила я, — как большой дом со множеством комнат. В одной из них погас свет. Неважно, по какой причине: перегорел ли предохранитель или случилось короткое замыкание, но свет в этой комнате больше не горит. И вы не можете включить его снова. Как вы будете видеть? Как вы сможете рисовать в темноте? Для этого вам нужно включить свет во всех остальных комнатах, открыть все двери, снести стены, если необходимо, и
Именно этим мы и занимались. Я просила Югетту нарисовать автопортрет с разных ракурсов с помощью зеркал, отражающих ее справа и слева. Снова и снова я управляла ее полем зрения, заставляя обратить внимание на игнорируемую сторону, посетить другие комнаты в доме ее разума, включить больше света и разрушить мешающие стены.