Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга

Наиболее ярким примером функционирования миндалевидного тела был случай пациентки С. М. нейроученого Ральфа Адольфса[69]^, [70]. У нее из-за генетического заболевания было повреждено миндалевидное тело, поэтому она не испытывала страха. Это обстоятельство пугало С. М., поскольку без способности распознавать угрозы она не могла избегать опасных ситуаций, что отчасти объясняет, почему она несколько раз становилась жертвой насилия.

Однако прежде всего миндалевидное тело отвечает за обнаружение изменений в окружающей среде. Как правило, мозг хорошо умеет замечать изменения. Если ситуация стабильна, она безопасна, а если она быстро меняется — уже не очень. Именно поэтому миндалевидное тело известно как датчик угрозы, хотя на самом деле оно улавливает любые изменения, как положительные, так и отрицательные.

Однажды я проводила исследование у пациентов с эпилепсией, которым имплантировали электроды в миндалевидное тело. Им передавали сообщения с подсознательно воспринимаемым либо отрицательным, либо положительным посылом. Как и предполагалось, негативный посыл активировал известный датчик угрозы — миндалевидное тело, но меня поразило, что оно реагировало и на позитивные сообщения, правда не так быстро (под «не так быстро» я имею в виду разницу в несколько сотых долей секунды).

Результаты этого исследования показали, что в нас заложена не только способность распознавать опасность и реагировать на нее, но и способность реагировать на потенциальный положительный опыт, то есть на вещи, которых мы не стремимся избегать, но к которым, наоборот, нас тянет. Потребность в любви может быть не столь сиюминутной, как потребность избежать опасности, но ее ни в коем случае нельзя считать роскошью. Как мы знаем, люди развивались благодаря любви и превратились в любящих созданий. Так что, возможно, у любви был свой древний (или нижний, как говорил Леду) путь к мозгу.

«Машину любви» я создала для того, чтобы выяснить, так ли это. Вот как она работала. Участник исследования (к примеру, студентка, которая в тот день пришла в мой кабинет) вводил в программу имена двух интересующих его людей. Например, Блейк и Шайло. Затем начиналось испытание. Загорался экран, участник видел вспышку, но не осознавал, что только что был подсознательно настроен на имя кандидата № 1 (Блейка), которое появлялось на экране на двадцать шесть миллисекунд. Этого времени недостаточно, чтобы мозг осознанно воспринял слово, но достаточно, чтобы передать подсознательное сообщение, которое активирует миндалевидное тело и вызывает эмоции, связанные с именем Блейк.

После активации этой подсознательной связи участник выполняет серию лексических заданий: разделяет существующие и выдуманные слова. Тщательно отслеживая время реакции, мы можем измерить едва уловимые, но, как показал статистический анализ, существенные и значимые различия. Когда стимулом было имя кандидата № 1, Блейка, студентка распознавала настоящие слова почти на 20% быстрее, чем в случае с именем кандидата № 2, Шайло. А при изменении последовательности, когда сначала было имя Шайло, все равно наблюдалась такая же быстрая реакция на имя Блейк.

Значило ли это, что участница эксперимента неосознанно предпочитала Блейка? Что, если на самом деле ей больше нравится Шайло, а позитивные ассоциации, вызванные этим именем, отвлекли ее от лексического задания, из-за чего Блейк стал казаться более предпочтительным кандидатом? Чтобы устранить возможную путаницу, я провела такой же эксперимент с участием женщин, которые утверждали, что безумно влюблены в своего партнера[71]. Я поместила в «Машину любви» имена партнеров этих женщин вместе с именами их друзей, которых они знали так же долго, как и своих возлюбленных. Это позволяло удостовериться, что мозг реагирует не просто потому, что ему знакомо одно из имен. Результат был таким: участницы значительно лучше справлялись с лексическим заданием после того, как видели имя любимого человека.